Ендрихин к чаю не прикоснулся.
– С пользой пообедали? – спросил он.
– Польза сомнительная, – ответил Ванзаров. – Князь упоминал хоть какие-то подробности знакомства с Гальпериным?
Ротмистр вынужден был признать, что такие мелочи его не беспокоили. Багратион прекрасно разбирался в людях.
– Тогда остается только один шанс… – сказал Ванзаров.
– Шанс на что?
– Что смерть князя Вачнадзе была ограблением.
– И как вы это установите?
– Пойдемте со мной, вместе проверим?
– Опять трактир? – Ендрихин поднялся и запахнул пальто.
– Куда интересней: тайные норы Петербурга…
• 40 •
Осознание пришло мгновенно. Пристав сразу понял, кто именно ему улыбается. Находящийся в отличном настроении господин в модном костюме, благоухающем ароматами модных духов, был не кто иной, как заведующий Особым отделом Департамента полиции. Давыдов с некоторой обреченностью подумал, что слух оказался верным: Ратаев Леонид Александрович – завзятый театрал и любитель закулисной жизни.
– Пристав, я вас спрашиваю: что здесь происходит?
Для начала полагалось вытянуться и отдать честь, что Давыдов кое-как исполнил, пряча шляпу и плащ за спиной. Он еще заметил, что его верные чиновники попрятались, как крысы, кто куда. Кто-то упал между рядами кресел. Победоносная армия растаяла дымом. Он остался один перед грозным начальством.
– Проводим следственное дознание, ваше благ… ваше превосходительство… – Пристав запутался в чинах.
– Что проводите? – переспросил Ратаев, все еще улыбаясь.
– Дознание…
– По какому делу?
– Убийство… – проговорил Давыдов, чудом запнувшись и не совершив ужасную ошибку, – Рябова и Комаровского…
Ратаев, конечно, и думать забыл о каком-то мелком происшествии.
– Это кто такие? – спросил он.
– Фабричные… С Обводного…
– Фабричные с Обводного, – повторил заведующий Особым отделом, оглядываясь на актеров. Пристав невольно заметил, какой глупостью звучат его слова. – А что вы ищете в театре?
Давыдову хватило смелости не промолчать.
– Убийцу… – ответил он.
– Неужели? И какие же улики указывают на итальянских актеров?
– Убийца был в черном плаще, в шляпе с треуголкой и со шпагой…
Леонид Александрович перестал улыбаться и поманил к себе пристава. Давыдов обреченно приблизился. Его откровенно обнюхали.
– Странно, не пьян, а несет такую околесицу… Какой участок?
– Третий, Нарвской части, ваше превосходительство…
– Фамилия?
– Ротмистр Давыдов… Викентий Александрович, – добавил он.
– Так вот что я вам скажу, Викентий Александрович, – начал Ратаев тихо и вдруг закричал в голос: – Чтоб ноги твоей в храме искусства не было! Завтра рапорт мне на стол! Пошел вон! Вон!..
Давыдов принял разнос, опустив голову, не смея шевельнуться. Криков он не боялся, все-таки из армии пришел. Он думал не про пенсию, которую теперь вряд ли суждено увидеть, не про бежавших чиновников, не про торжествующего Сильфидова, не про коварных макаронников. Он думал только об одном: как же это у Ванзарова так получается, что те же самые слова из его уст звучат разумно, но стоит их повторить другому – выходит полная чушь. Что за волшебство?
Сильфидов позволил себе маленькую месть: вырвал из рук полицейского плащ со шляпой и вернул их актерам. Естественно, с извинениями.
Итальянцы так, кажется, и не поняли, что произошло. Что за русская драма разыгралась перед ними? Или это в России называется комедией?! И для чего господину в погонах понадобился их костюм? Нет, эту страну не понять…
• 41 •
Под вывеской «Ломбардъ» толпилась компания парнишек в рабочей одежонке. Заметив приближение Ванзарова, они разлетелись, как стайка пугливых птичек. Чиновника для особых поручений уличная мелюзга, скорее всего, не знала. Но они почуяли, что лучше держаться подальше.
Сыскная полиция на таких людей чаще всего смотрела сквозь пальцы. Они были неизбежным злом большого города. Представить Нарвскую часть без них было невозможно. Тут юная смена проходила воровские университеты. Они учились, как вырвать сумку, как порезать карман, как обобрать пьяного и прочим искусствам. Ловили их в основном городовые, да и то если грабеж случался у них на виду. В остальном парнишки из рабочих семей, научившись кое-как писать и читать в школах, шли на улицу добывать хлеб насущный. В Департаменте полиции знали, что скоро из них вылупятся настоящие преступники, но поделать ничего не могли. Награбленное почти всегда сбывалось одинаково: закладывалось в ломбард за копейки, чтобы тут же искать новую поживу.
Изучив ободранную вывеску, Ендрихин поморщился:
– Полагаете, что убийца так глуп, что сдаст необработанные алмазы в какой-то грязный ломбард?
– Это не ломбард, – ответил Ванзаров.
– А что же – аукционный дом?
– Пещера сокровищ, перед которой тускнеют закрома индийского раджи.
Ротмистр не счел нужным поддерживать этот бесполезный разговор. Ванзаров склонялся к тому же. Он всего лишь попросил постоять напротив подвального окна и посмотреть по сторонам.
– В дозор отряжаете? – сухо спросил Ендрихин.
– Нечто вроде того… Никого не впускайте… Это очень важно… – И, не вдаваясь в лишние пояснения, Ванзаров спустился к подвальной двери.
В такой час Автандил замок не запирал. Случайные сюда не заглядывали, а своих, сдававших краденое, стеснять нечего. И все-таки Ванзаров вежливо постучал. Дверь ответила глухим эхом, но ростовщик открывать не спешил. Выждав, сколько хватило терпения – а его осталось на донышке, – Ванзаров забарабанил кулаком по железной обшивке. Даже если бы Автандил заснул, такой шум поднял бы его на ноги. Он уже должен был сыпать проклятиями, но из глубин подвала не доносилось ни звука. Это было чрезвычайно странно, совсем не в привычке Автандила.
Ванзаров осмотрел замок. Дверь держалась на хлипком язычке только для виду. С той стороны Автандил накидывал стальную пластину, которую не проломил бы и таран. Если запор на месте, дверь не шевельнется… Ванзаров пристроился и дернул не со всей силы, но так, чтобы хватило. Створка скрипнула и поддалась. Вырвался густой застоявшийся запах. Сносить его было трудно, но еще труднее было не дышать. Он заглянул через порог, чтобы позвать хозяина. Но этого не потребовалось.
Автандил лежал, привалившись к косяку. Тело расползлось бесформенной кучей. Полосатый халат распахнулся, раскрывая чистую сорочку и новые отглаженные брюки. Ростовщик таращил стеклянные глаза, разинув рот. Не нужен криминалист, чтобы определить: он мертв давно, не менее суток. Причина очевидна: из горла торчала обтесанная рукоятка финского ножа. Удар был нанесен точно в область сонной артерии, так, чтобы второго не потребовалось.
