– Полагаю, я смогу быть вам полезен, – ответил граф, быстро прикидывая, каким образом отвертеться от наглой, дерзкой и невыполнимой просьбы. – Для начала мне необходимо понимать, что именно стало бы для вас важным шагом в решении этой проблемы.
– Вам требуются дополнительные разъяснения? – с определенным вызовом спросил «дорогой Чарльз», незаметно перестав быть милым и дорогим.
– Разъяснения здесь излишни, разумеется. Однако вопрос может оказаться столь тонким и деликатным, особенно учитывая ваш непосредственный интерес, а усилия предстоят столь немалые, что я был бы крайне признателен, если бы вам было угодно обозначить более непосредственную цель ваших приоритетов.
Сеть, сплетенная графом, оказалась легкой паутинкой. «Дорогой Чарльз» счел, что время слов закончено, настал момент действовать, поэтому вынул из бокового кармана пиджака листы бумаги, сложенные пополам, развернул и передал графу. На них ровными машинописными рядами чернели фамилии. Граф быстро прошелся по списку взглядом, сложил по сгибу и спрятал к себе. Ничего нового для себя он не узнал. Но эти бумаги не предназначаются для чужих глаз. Даже для официантов. Насколько бы ни был надежен «Данонъ», нельзя ручаться, что официанты не доносят куда следует.
– Чем же я могу вас порадовать, дорогой друг? – спросил он.
Подобное обращение означало, что граф действительно готов оказать любезность, но за это рассчитывает на конкретный результат.
– Все, что будет вам угодно, – доброжелательно ответил «дорогой Чарльз», не ожидая, что так просто им удастся договориться. – Только бы помеха в наших отношениях была устранена как можно скорее.
– Возможно, потребуется некоторое время.
– Разумеется, я не жду результата завтра или послезавтра. Но позвольте дружеский совет: не стоит затягивать, чтобы услуга пришлась ко времени.
– Приложу все усилия, какие от меня зависят, – сказал граф.
«Дорогой Чарльз» счел, что его миссия выполнена, а дрянной кофе и мерзкие сигары не стоят того, чтобы из-за них задерживаться. Он попрощался без церемоний и покинул кабинет так же, как появился: никем не замеченный.
Граф остался в компании тяжких раздумий. Отказаться от сделанного предложения он не мог, это было бы вызовом куда худшим, чем открытый скандал, но и выполнить требование – а ничем иным этот список не был – не представлял как. Пойти прямым путем означало поднять такие силы, с которыми он связываться никогда не пожелал бы. А решить вопрос без огласки возможностей не было.
Трудные размышления подсказали идейку, в целом примитивную, но испробовать ее следовало. Явившемуся официанту он сообщил на ухо, кого желает немедленно вызвать из общего зала. Но привести его следует не сюда, а в проходной двор, путь в который лежал через потайной выход из кабинета…
• 4 •
Викентий Александрович искренно ненавидел полицию. Прилежно служа в пехотном полку, по глупой горячности он оказался замешан в скандале с поручиком, в сущности, из-за полной дряни: отозвался невежливо о его любовнице, из-за чего возникла ссора, кончившаяся рукоприкладством. Чтобы не доводить до дуэли, командир полка потребовал подать в отставку, обещая замять скандал и дать отличную характеристику. Выбора не осталось. В гражданской жизни ротмистру деваться было некуда, не идти же в приказчики или клерки. Зато отставных военных охотно брали в общую полицию. После окончания ускоренного курса Викентию Александровичу улыбнулась удача: он получил вакантное место пристава 3-го участка Нарвской части, на которое особо никто не зарился. Нарвская часть среди послуживших в полиции числилась на последних местах по счастью здесь служить. Тут располагались заводы, склады, пустоши и обитал в основном рабочий люд. Давыдову выбирать не приходилось, он был согласен на все.
Вскоре новоиспеченный пристав понял, почему коллеги выражали ему сочувствие, когда он называл место службы. Участок его был самым затрапезным. Лавки мелкие, люд бедный, основное занятие – разнимать домашние драки да поднимать пьяных с тротуаров. Перспектив продвижения по службе никаких. Начальство на такое захолустье и смотреть не желало. Послужив года два, пристав Давыдов понял, что от скуки и безденежья можно и общие правила принять, о которых ему частенько намекали подчиненные. Вскоре у него сами собой появились лишние деньжата, неожиданно возникла дачка в Озерках, после чего жизнь стала совсем приятной. Только порой пристава мучили угрызения совести. Офицер не мог до конца смириться с тем, что перепачкался так, что не отмыться. Резоны – дескать, все так живут, – утешали слабо. Он стал попивать втихую. Чем толще становились пачки купюр в его личном сейфе, тем больше Давыдов ненавидел полицию и считал не годы, а месяцы до отставки, когда сможет бросить все и запереться на своей дачке.
Среди прочих тягот пристава особо раздражало, что по долгу службы он лично обязан был выезжать на каждое серьезное преступление и «прикладывать все усилия для скорейшего раскрытия сего, весьма желательно по горчим следам». Лучше бы этим сыскная полиция занималась, а его оставили в покое. А горячих следов пристав никогда не видел.
Вот и сегодня все как обычно. Валяется мертвое тело в переулке, а вокруг него топчутся городовые, чиновник участка Василий Автономович Макаров пытается протокол вести под керосиновую лампу, спасибо ему. А к чему вся эта возня? Зачем? Ну, зарезали бесполезного негодяя, так и всем лучше. Не искать же убийцу, в самом деле. Нет его, простыл «горячий след», убийца небось сидит уже дома в тепле, водку с чаем попивает. А пристав должен мерзнуть под ветром, исполняя никому не нужную работу. Давыдов решил дождаться вызванного криминалиста и потихоньку исчезнуть. Пусть Макаров за него отдувается. Когда пристав увидел, кого привезла полицейская пролетка, он понял, что вечер будет долгим. К несчастью, дежурным криминалистом оказался сам Лебедев. Про этого господина и его выходки пристав был наслышан. Надо же, такое невезение!
Лениво отдав честь криминалисту, который не удостоил пристава и кивком, спрыгнув с подножки, Давыдов заметил другого гостя. А уж это было совсем ни к чему. Да и с какой стати?! В конце концов, он тут хозяин участка. Тем более господин этот, широко известный в полиции, чуть ли не звезда, вызвал у пристава брезгливую неприязнь. Надо же, сделал человек себе карьеру на том, что сует нос в чужие дела. Как это мерзко, однако. Разговоры про его невероятный талант – пустая реклама, не более. Пристав счел, что отдавать честь этому субъекту не обязан.
– Сыскную не вызывал, сами справимся, – буркнул он.
В ответ Ванзаров учтиво поклонился. Отношение пристава читалось на его лице, окружавшая темнота ничего не могла скрыть.
– Считайте, что меня здесь нет, – ответил Ванзаров. – Я за компанию с господином Лебедевым. Подожду его и нос в ваше расследование, господин пристав, совать не посмею.
Он послушно держался около пролетки, даже не делая попыток осмотреть место преступления. Сладкими речами Давыдов не дал себя обмануть: вот пусть и не суется. Знает он этих прытких типов, дай им только волю – беды не оберешься. Отвлекшись на неприятного гостя, пристав совсем забыл, что Лебедев хозяйничает без всякого присмотра. И это было ошибкой.
