– Вы желаете знать? – спросил Гурович, чуть нахмурившись, что не ускользнуло от ее внимания. – Я сам не знаю, мне приятели рассказывали. Так что прошу на слова не обижаться. Это слухи, не более…
– Говорите все!
– Как прикажете… Говорят, что Ванзаров – это редкий тип эгоиста, который думает только о своей выгоде. Он совершенно бессердечен, способен на любую подлость, только бы добиться своего, люди для него – мусор, через который он перешагнет, как только ему станет выгодно, без угрызений совести выдаст чужую работу за свой успех и получит за это награды. У него нет друзей, все от него отвернулись, и он только старается выслужиться перед начальством. Но как мне намекнули, вскоре его восхождение по чужим головам должно закончиться.
– Отчего же так?
– Он решил поиграть в игры, которые непозволительны для чиновников. А чиновника полиции – тем более.
– Что это за игры? В карты проигрался?
– Нет, дорогая Ирэна, такая игра, где ставки идут не на деньги, а на жизнь… Увольте от подробностей, я сам толком не знаю.
– Так у него вы станете узнавать о моем спасителе? – спросила она задумчиво, пытаясь справиться с огромным, невозможным грузом, что упал на нее. Хуже всего, что Ирэна никак не могла поверить в сказанное. Но и сомневаться не было резона.
– О нет! – твердо сказал Гурович. – Об этом не может быть и речи. Ванзаров – последний человек, к которому я обращусь за помощью.
– Вот и прекрасно! – Ирэна решительно взяла его под руку, словно заглаживая досадное недоразумение. – Давайте гулять, расскажите что-нибудь интересное.
Они пошли по Летнему саду. Гурович блистал остроумием. Ирэна улыбалась ему, хотя это давалось ей с некоторым трудом. Быть может, холод стягивал нежную кожу…
• 54 •
Смертность в больнице была довольно высока даже по российским меркам. В отчетах, что отправлялись в городскую управу, цифра называлась честно, но в пояснениях указывалось, что причина смерти отнюдь не врачебная. Больница Св. Николая Чудотворца была переполнена. Большинство пациентов, которых свозили со всего города, были безнадежные. Они-то и портили статистику. Чечотт как главный врач делал все возможное, чтобы помочь и облегчить их страдания. Но возможности были крайне ограничены.
Лечили мушками, пиявками, бромистыми препаратами и мазями с рвотным камнем. Чечотт даже открыл водолечебницу, полагая, что водные процедуры будут благотворно сказываться на больных. Вот только купальня стояла на реке Пряжке, и в нее с другого конца больницы сливались отходы канализации. Врачи еще готовили доморощенные лекарственные средства, но в ход уже вошли патентованные заграничные таблетки. Больным все это помогало крайне слабо. Кому было суждено, тот оканчивал дни свои, несмотря на пиявок и таблетки.
Изучая сводку за прошедший день, Чечотт только хмурился и думал, как в очередной раз ему предстоит выслушивать в городской управе мудрые советы и строгие замечания о печальных результатах лечения. И сколько он ни просил разгрузить больницу, отдав часть больных в лечебницу Св. Пантелеймона или в загородный филиал, после чего приступить к немедленному строительству нового корпуса, в ответ слышал только одно: денег нет, находите возможности. Что хотите делайте, доктор, но совсем уж неприличные цифры, какие и газете показать страшно, должны быть выправлены непременно к следующему разу. Иначе последуют строгие выводы. Чечотт давно выучил правила игры городских чиновников: если внимательно слушать и со всем соглашаться, и даже просить прощения за ошибки, обещая все улучшить, все будут довольны. Лишь бы не требовать слишком ретиво денег на больницу. В игру эту он играл много лет и не боялся потерять место. За померших больных еще ни одного главного врача от места не отлучили.
Доктор проверил еще раз все фамилии и с грустью подумал, что труды его могут и не привести к рождению стройной теории. Он подписал лист и отложил в сторону, как делал много раз. Дел у него на сегодня было, как обычно, чрезвычайно много, начинать можно было с любого. Он подумал, что первей всего следует заняться тяжелым случаем Psycho-hysteria
[21]. Больной недавно поступил к ним. Доктор взял новый блокнот, что всегда делал, когда брал интересный случай, написал фамилию пациента и дату первого осмотра. Еще надо было оставить кое-какие вводные пометки, но сделать этого он не успел. Дверь резко распахнулась, и в кабинет ворвался господин крайне взволнованного вида.
– Что у вас случилось? – заявил он с порога, забыв, что воспитанным людям следует вначале поздороваться.
Чечотт не был расположен снова выслуживаться перед этим субъектом, чей бы грозный приказ ни хранился у него в кармане. Вчерашнего вполне достаточно. Но и указать на дверь вот так прямо было затруднительно. Доктор счел за лучшее обращаться с ним, как с пациентом. В конце концов, не так уж он и далек от помешательства…
– Могу заверить вас, совершенно ничего… Доброго вам утра, пан Ванзаров. – Голос доктора был мягок. Так говорят с непослушным ребенком.
– Около правого крыла здания дворник засыпает лед песком, но сыпет только в одном месте, где никто не ходит. Зато оно находится сразу под несколькими окнами палат. Так засыпают кровь. Было бы лето, смывали бы водой. Неужели Николай Апс совершил самоубийство?
Доктор с сожалением подумал, что такой ясный рассудок еще не скоро доведет пана Ванзарова до больничной койки. Но ему нервы потреплет наверняка. Надо уметь из полного пустяка делать такие выводы. Что неприятно: выводы правильные.
– В отделении беспокойных больных окна зарешечены, – ответил он. – Господину Апсу ничто не угрожает.
– Кто выпрыгнул со второго этажа?
– Никто не выпрыгивал. Это несчастный случай. Пан Ванзаров, я отношусь к вам с исключительной симпатией, но у меня мало времени… – Чечотт дал понять, что не намерен все это терпеть. Всему есть предел.
– Почему не вызвана полиция? Почему пристав не провел осмотр тела?
Какой неугомонный, в самом деле. Нет, видно, не отвяжется.
– Полицию надо вызвать, пан Ванзаров, когда это надо… – Чечотт постарался намек сделать прозрачным. – А тут случилась неприятность, от которой никто не застрахован. У нас специфические больные.
– Кто?
Это уже походило на допрос, чего доктор терпеть не мог от всех этих напыщенных столичных чиновников. Все они одним миром мазаны.
– Больной страдал сомнамбулизмом
[22], однажды это должно было кончиться плохо. Прошу меня простить… – Чечотт решительно поднялся из-за стола, пряча блокнот в карман.
