– Господа, рад приветствовать вас в столице, – сказал он и резко и коротко поклонился.
Старший группы, жандармский ротмистр Волков, ответил не менее сдержанно. Второе лицо Особого отдела показалось «летунам» несколько несерьезным. В этом они сошлись немедленно, только обменявшись взглядами. Кадровые офицеры-жандармы испытывали трудно объяснимую неприязнь вперемешку с брезгливостью к штатским чиновникам, которые ловкостью и проворством выскочили на высокие посты. Биография Гуровича была в целом известна и не вызвала у них добрых чувств. Но приказы не обсуждаются.
– Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить пренеприятное известие…
[23]
Шутку Гуровича не оценили. Повисла тишина. «Летуны» смотрели с неприязнью. Он сразу понял свою ошибку.
– Вас ввели в курс предстоящей операции? – последовал вопрос командным тоном.
– Никак нет, – ответил Волков. – Мы переходим в ваше распоряжение на ближайшие двое суток.
– Этого будет достаточно. Задача предстоит трудная и нелегкая…
Волков позволил себе спрятать в губах улыбку.
– Иначе нас не вызывают, – сказал он.
– Господа, оружие при вас?
Легкий шорох, как от сдержанного смеха, пробежал по холлу. Такой наивный вопрос мог задать кто угодно, но только не второе лицо Особого отдела полиции. Это как же они с революционной заразой борются с этакой наивностью? Конечно, оружие при них: надежные «браунинги» с двойным запасом патронов. Хватит для короткого боя с небольшой армией злодеев. А длинного им не потребуется.
– Так точно, – все же ответил Волков, чтобы не ставить штатского в глупейшее положение. – Какого рода задание предстоит? Кто противник?
– Противник заслуживает того, чтобы предоставить его вам…
Ответ понравился. Тонкая лесть всегда найдет дорогу даже к самому закаленному сердцу. Напряжение, звенящее в воздухе, несколько спало. Не так уж и глуп оказался этот штатский.
– Я бы назвал этого противника самым опасным из тех, с кем вам приходилось иметь дело… – продолжил Гурович. – Лично я без вашей помощи и поддержки не решился выступить против него. И никто у нас тут, в столице, за это не возьмется.
– Можете на нас рассчитывать, – сказал Волков. – Для того мы здесь…
– Благодарю, господа. Эти слова многое для меня значат…
– Что натворил злодей?
– Убил как минимум трех человек, – ответил Гурович. – Причем одна из жертв – достойнейший человек, офицер, доброволец и герой бурской войны, князь. Преступление может иметь столь большой резонанс, что мы не смогли сообщить о нем в газетах. Если его не остановить, он может забрать еще несколько невинных душ.
– Этого мы не допустим, – за всех «летунов» ответил Волков. – Прошу предоставить детали операции.
– Непременно. Не будем терять время…
• 56 •
В Департаменте полиции имелось несколько комнат, которые могли поспорить с богатствами кабинета Лебедева. Хранились в них предметы, которыми совершались преступления. Но в отличие от изумительного беспорядка кабинета Аполлона Григорьевича здесь каждая вещь находилась на своем месте. Называлась эта коллекция Полицейским музеем. Попасть в него с улицы было невозможно, но о его существовании знали все приставы и околоточные, которые проходили курс обучения. В музее полиции учили будущих стражей порядка на наглядных примерах. Трогать экспонаты здесь считалось обязательным. Подержать в руке нож, которым ревнивая жена отрезала голову мужу, а тело выбросила в Обводный канал, или заспиртованный глаз, вырванный у картежного должника, и прочие диковинки. Особой популярностью пользовалось чучело полицейского с печальными нарисованными глазами, на котором наглядно показывали, куда преступники имеют обыкновение наносить ножевые удары. Так что удивить музеем, перед которым Кунсткамера казалась детской забавой, Ванзарова было трудно.
– Давно собираете коллекцию человеческих заблуждений? – спросил он.
Коллекцию не то чтобы собирали, но вещи, остававшиеся от больных, складывали в хозяйственной постройке и забывали. Когда Чечотт возглавил больницу, сразу взялся за никому не нужный склад, резонно полагая, что в нем хранится богатейший научный материал. Только из одной систематизации страхов и маний можно было написать неплохую диссертацию. С годами вещей набралось на добрую дюжину книг. Но у Чечотта все руки не доходили основательно взять и разгрести это добро.
– Так, помалу, – ответил он.
– Могу ознакомиться?
– Зачем вам, пан Ванзаров, копаться в пыли? – Доктор был так опечален перспективой потратить время на бесполезное любопытство полиции, что не скрывал этого. – Там же вам убийцу не найти…
– В этом как раз и надо убедиться…
Чечотт понял, что от него не отстанут и лучше сдаться. Быстрее освободится. Он пригласил следовать за ним.
Музей психических редкостей располагался в старом кирпичном сарае, не тронутом ремонтом с момента постройки. Чечотт отпер навесной замок, который можно было снять вместе с ржавой щеколдой, и приоткрыл дверь. Пахнуло плесенью и лежалым войлоком. Ванзаров мужественно заглянул внутрь. Экспозиция представляла собой грубо оструганные полки, на которых размещались большие и маленькие мешки с бирками. Были заметны несколько старых сундуков и даже парочка дорожных чемоданов, перехваченных ремнями. Трудно было сказать, что музей был местом познавательным. В багажном отделении вокзала было куда веселей.
Чечотт был рад, что его план удается. Судя по выражению лица пана Ванзарова, увиденное его не обрадовало. Лишь бы не заставил вскрывать все подряд.
– Как видите, это в основном старый хлам, – осторожно заметил доктор. – Ценности не представляет. Если не знать истории болезни…
– Кстати о болезни, – сказал Ванзаров, поворачиваясь к Чечотту, чему тот был совсем не рад, а предпочел бы, чтобы беспокойный пан удалился куда подальше. – Не припомните чего-нибудь венецианского?
– Простите, не понимаю вас…
– Выражусь яснее. Был ли у вас пациент, который воображал себя, например… Казановой. И так был в этом уверен, что надевал плащ-накидку, треуголку и маску? Не припомните?
Вспоминать Чечотту не было нужды. Он еще не забыл галантерейного приказчика, который на почве алкоголизма и несчастной любви вообразил, что он не кто иной, как сам великий любовник и сердцеед. А потому из всей одежды надевал только треуголку с плащом, распахивая который доводил барышень до обморока. Болезнь его была неизлечима, и, пробыв в больнице несколько лет, приказчик немного ухудшил статистику смертности. Чечотт мог бы сказать, что такого не было. Но что-то не позволило ему врать. Быть может, твердая уверенность, что ложь будет поймана.
– Казанова гостил у вас года два назад? – спросил Ванзаров, выслушав историю.
