— Посмотрела блог Артура, — прочищаю вмиг пересохшее горло, — и даже в кабинете его провела ревизию. Никакого кружка марксистов и красной революции там и в помине нет. Он рассказывает исторические байки, интересные факты, он учит народ тому, что историю знать очень важно, но ни к чему не призывает.
— Наверное, я что-то перепутал, — пожимает Дусманис плечами и ухмыляется.
А мне не до смеха. Его черные глаза сводят меня с ума. Я просто не могу выносить этот его проникновенный взгляд, такое ощущение, будто он мне под кожу забирается.
— Не врите мне, Михаил Сафронович, зачем Вы приезжали?
Он опускает голову, затем поднимает взгляд и теперь смотрит еще откровеннее, совсем как тогда, в баре, из которого вынес, закинув себе на плечо. Меня обдает жаром.
— А что я должен был тебе сказать, Маш?
Делает он паузу. Жадно рассматривая мое лицо. Мои губы сами по себе раскрываются, я пьянею от того, что мы просто стоим рядом.
— Сказать, что не могу прекратить думать о жене своего сына? — разводит он руками.
Непроизвольно отодвигаюсь. Я впитываю его слова, словно губка, по телу ползут мурашки.
— Что мне сны о тебе сняться, пока я… — он снова опускает голову, толкая язык в щеку, пойманный с поличным.
Запихивает руки в карманы, после смотрит на меня, продолжая:
— Пока я в постели с другой лежу?
Дышу, душу, мечусь по нему взглядом и просто глубоко дышу. Все это так сладко звенит в моей голове.
— Я не хочу, чтобы у нас были неприятности, Маш, но, — еще один темный взгляд прямо в глаза, — с тобой, я как мальчишка, не могу взять себя в руки.
Он нависает надо мной. Но я снова вспоминаю, что он, черт побери, отец моего мужа! Как это ужасно для нас обоих, как это страшно и дико. Как это… немыслимо. Главное, чтобы не коснулся, тогда я смогу с собой справиться.
— Возвращайтесь в зал, Михаил Сафронович. Уходите.
Говорю совсем не то, что мне хочется.
И он молча уходит. А я остаюсь стоять на лестнице, смотрю на блестящие занавеси и не могу просто отпустить, все, что было сказано. Я топчусь с ноги на ногу. И выдохнув, возвращаюсь в зал. Азалию я не замечаю, как и Артура и Катьку. Не знаю, где они. Я останавливаюсь возле декоративной пальмы и просто слежу за каждым движением Дусманиса. Его слова. Откровенные признания набатом звучат в моей голове, его черные глаза, его горячее дыхание было так близко.
Сейчас он далеко. Отошел к барной стойке, кинул пару слов бармену, получил свой стакан и пьет. При этом смотрит на меня, через зал, как будто нет этой орущей во все динамики музыки, толпы двигающихся тел, и огней, истерично меняющих цвет каждую секунду, тоже нет. Он смотрит только на меня, и я смотрю на него. Неотрывно, пристально, как в последний раз.
Этот взгляд, кажется, длится целую вечность. А я слежу за ним, немигающе. Дусманис, не отрывая глаз, ставит бокал, поворачивается к выходу, еще раз смотрит на меня и уходит.
И я дрожу, сжимаю пальцами клатч, но, будто на привязи, следую за ним. Он не идет к центральному выходу, спускается по темной лестнице, где крупными буквами написано «черный ход».
Улица встречает нас прохладой и свежим воздухом. Мы так и движемся к стоянке. Вернее, не мы, а я следую за ним. Здесь музыка слышна совсем глухо и по асфальту гремит звон моих каблуков. Дусманис не оборачивается, уверенно направляясь к своей машине. Садится за руль, хлопнув дверцей, но фары не включает, мотор не заводит, никуда не едет, просто ждет меня.
В какой-то момент я останавливаюсь, всего в метре от автомобиля «хозяина жизни». Осознаю, какую жуткую ошибку совершаю. Дышу полной грудью, царапаю ногтями кожаный клатч, но не идти, уже не могу. Мое тело, будто не мое. Оно меня совсем не слушается и действует под гнетом безумного желания. Сейчас, когда я вижу его глаза в лобовом стекле — решение двигаться дальше дается легко. Оборачиваюсь, на стоянке никого нет.
И, помедлив немного, я делаю еще несколько шагов и дергаю ручку двери. Сажусь, пристегиваюсь. Дусманис молча заводит мотор и отъезжает от клуба. Мы едем на пустынную стоянку, он выключает фары, мы поворачиваемся друг к другу и просто смотрим. Молчим, я не знаю, что говорят в таком случае.
Пульс без преувеличения достигает ста ударов в минуту. Эмоции переполняют меня.
— Ты как, Маш? — хрипит отец моего мужа.
Оооо это хороший вопрос. Просто идеальный. Как я себя чувствую? Я в шаге от самого ужасного поступка в своей жизни. Но я так хочу его совершить, что аж кончики пальцев немеют. Во мне горит огонь — сильное желание соединиться в одно целое. В одну яркую вспышку. От переизбытка эмоций по щекам начинают течь слезы, я прикусываю губу, запрокидываю голову, пытаясь их остановить, но они все равно текут.
— Я так старалась быть хорошей женой, — плачу я, зажмурившись, — так старалась.
Дусманис тянет ко мне руку и вытирает щеку большим шершавым пальцем.
— На заднее сидение перелазь, Маш, — командует он.
И я послушно тянусь к ручке двери, чтобы выйти на улицу и пересесть.
Глава 28
Эта пьяная ночь совсем не помогает мне, а еще больше толкает на безумие. На мгновение поднимаю глаза к черному небу и замечаю, что сегодня полнолуние. Пальцами сжимаю холодный металл ручки двери автомобиля. Наверное, это было предсказано мне, должно было случиться и выбора никогда не было. Но теперь уже неважно. Я слишком далеко зашла.
Решительно выдыхаю и уверенно тяну дверцу на себя, сажусь на заднее, окунаясь в мужской, терпкий запах. Обожаю его. Сердце громко грохочет, собственное дыхание оглушает, я почти ничего не слышу.
Дусманис уже тут. В полумраке салона я вижу его глаза. Они яркие, несмотря на свою черноту. Он резко тянется ко мне. Мои ладони инстинктивно упираются в твердую мужскую грудь, под которой чувствуется тепло и барабанная дробь сердца. Мы смотрим друг на друга. И куча рваных мыслей, сомнений и опасений в моей голове смешиваются в один плотный шар, который мозг, без зазрения совести, выталкивает за пределы автомобиля. «Хозяин жизни» рядом. Моя ожившая фантазия слишком близко, чтобы я могла сопротивляться. И страсть бьет обухом по голове, парализуя мой рассудок.
