Нарисованный Гольдманном портрет этого жизнерадостного персонажа помог закрепить образ Гинденбурга как военного лидера и в то же время нестрогого командира в сознании аудитории. Вместо того чтобы потчевать журналистов забавными историями, Гинденбургу следовало бы подумать о неспособности Германии добиться решительного прорыва на обоих фронтах. Но для таких забот время еще не настало. Но осенью 1914 года у военного
командования Германии еще было множество причин для уверенности в себе. Оно наслаждалось опьяняющей победой при Танненберге, русских из Восточной Пруссии выгнали, Бельгия была оккупирована, немецкие войска стояли лагерем во Франции.
Солдаты на фронте сталкивались с гораздо более серьезными проблемами, чем члены Генерального штаба. К концу 1914 года из семи миллионов солдат, участвовавших с обеих сторон в возникающих столкновениях, миллион лишились жизни64. Но даже для войск на передовой видимые военные успехи Германии помогали скрывать некоторые самые грубые реалии войны. Многие солдаты испытывали смесь гордости и подлинного облегчения оттого, что немецкая армия, частью которой они являлись, совершила так много за такое короткое время. «Мы слышим, что немецкая кавалерия всего в нескольких километрах от Парижа», – воодушевленно говорил один еврейский солдат65. По мере того как слухи об успехах немецкой армии распространялись по войскам, люди начинали мечтать о быстром завершении военных действий. «Сияя от радости, мы только что услышали чудесные новости о наших победах на востоке и западе», – сообщал Рихард Фридман. С изрядным оптимизмом он заключил, что «рассвет мира уже начинает брезжить»66. В начале осени 1914 года любые разговоры о победе явно были преждевременными. Но продвижения войск и некрупные победы первого месяца дали еврейским солдатам, таким как Фридман, множество поводов для радости. По крайней мере, на данный момент будущее выглядело светлым.
Чувствуя победу
Не считая вторжения России в Восточную Пруссию, все сражения в этой войне происходили за пределами Германии. И потому немецкой общественности не пришлось напрямую видеть, как солдата поражает пуля или отбрасывает разорвавшийся снаряд. Те, кто остался дома, меньше знали и о перипетиях войны, об ожесточенном сопротивлении французов и бельгийцев или о бесконечных войсках, которые могли бросить в бой русские. Вдали от ужасов сражений тылу было даже проще, чем войскам на фронте, позитивно воспринимать развитие событий. В начале сентября, до поражения в битве на Марне, немецкое воодушевление войной достигло нового пика, немцы всех социальных слоев и всех религий впитывали эйфорию первых успехов армии.
Может быть, общественность и была далека от всех ужасов войны, но не находилась в полном неведении о происходящем. Газеты сообщали кое-какую информацию, хотя всегда с большим количеством патриотического глянца. Гораздо полезнее для передачи новостей с передовой были солдатские письма, активно циркулировавшие между группами друзей и родственников. В Вюрцбурге члены одного немецко-еврейского студенческого братства даже собирались каждое утро за кофе, чтобы читать «долгожданные» письма67. И хотя большая часть этой корреспонденции была в высшей степени банальна, из нее все же можно было получить представление о повседневной жизни еврейских солдат на фронте. Гарри Маркус, например, живо описывал вечера за выпивкой с товарищами. Едва начинало литься спиртное, разговор не всегда «годился для дамских ушей», шутил он68. Маркус, похоже, наслаждался новизной этого воистину сурового мужского единства, так не похожего на его буржуазную жизнь дома.
И все же, как неизбежно бывает на войне, не все новости с фронта были хорошими. В других письмах Маркус затрагивал тему урона, нанесенного войной, разрушенных зданий и разорванных в клочья тел. Но для тех, кто остался дома, ничто из этого не могло стать сюрпризом. Уклониться от ужасов войны было сложно. Люди часто становились свидетелями возвращения наиболее тяжело раненных, первые списки потерь также было несложно найти69. Многие еврейские газеты распространяли эту информацию, публикуя имена своих погибших – как для сведения, так и для того, чтобы напомнить о степени участия евреев70.
Но вера в то, что Германия на пути к быстрой победе, не давала людям слишком долго фокусироваться на удлиняющихся списках потерь. По всей стране с ликованием встречали новости о героических подвигах армии на востоке и западе. Узнав об успехах Германии в Лотарингии, даже Теодор Вольф, издатель «Berliner Tageblatt» и еврей по происхождению, отошел от прежнего скепсиса и позволил поднять флаги над редакцией газеты71. Оживленное настроение царило и в редакции «Frankfurter Zeitung». Приехав туда в конце августа, датский политик Ханс Петер Ханссен наткнулся на Адольфа Варшауэра и Августа Штайна, двух немецко-еврейских писателей, излучавших уверенность в себе. «Все они думали, что война скоро кончится», – скептически сообщил он72.
На уровне общин основные немецко-еврейские организации также помогали подпитывать воодушевление общественности по поводу конфликта. Проповеди в синагогах часто говорили не о скорбях войны, а о ее стихийной силе. Они сосредотачивались не на разрушении Бельгии, а на солдатах, пронесших «немецкий флаг от победы к победе»73. Многие газеты еврейских общин также выразили восторг от ранних успехов армии. «Kartell-Convent», главная организация многочисленных еврейских студенческих братств Германии, выпустила специальный военный номер своей газеты. Другие публикации потчевали читателей героическими повестями о евреях в прошедших конфликтах, таких как Франко-прусская война, и почти все еврейские газеты начали печатать патриотические письма от еврейских солдат, сражающихся на фронте74.
Разумеется, общее воодушевление немецких евреев по поводу конфликта было не уникальным, католические и протестантские церкви также энергично поддерживали войну, видя в ней перспективу духовного обновления75. Но уровень эмоционального вклада евреев в конфликт все же отличался. Это была не обычная война, это было сражение за более надежное еврейское будущее. И сионисты, и либералы начали сравнивать текущие боевые действия Центральных держав с древними битвами Маккавеев. Точно так же, как силы Маккавеев разбили древних греков и восстановили права евреев в библейском Иерусалиме, немецкие евреи теперь сражались, чтобы освободить «Россию и мир от беспрецедентной тирании», – заявляла сионистская «Jüdische Rundschau»76. Короче говоря, евреи вступили в новую «священную войну», против не греческого, но русского угнетения77. И если у кого-то из немецких евреев и зрели сомнения по поводу того оборота, который принимала война, – знание, что они участвуют в религиозной войне, подобной героическим сражениям прошлой еврейской истории, должно было успокоить их страхи.
Подобная убежденность в правильности вооруженной борьбы Германии также помогала определить, как евреи воспринимали врага. Похоже, было недостаточно просто нанести поражение силам противника на поле боя – люди хотели, чтобы французы, британцы и русские были полностью повержены. Литографии Макса Либерманна для газеты «Kriegszeit» в начале войны воплощали эту весьма мстительную позицию. Один особенно впечатляющий рисунок изображает офицера кавалерии, во весь опор несущегося в битву. Размахивая саблей высоко над головой, этот офицер явно не собирается брать пленных – напротив, он готов уничтожить любое сопротивление, с которым встретится. Строчка внизу страницы – «Теперь мы зададим им жару» – взята из одной из речей кайзера. Посыл был ясен: к противникам Германии не может быть сочувствия, они должны быть уничтожены превосходством немецкой военной мощи.
