Но с самым провокационным заявлением все же предстояло выступить немецко-еврейскому драматургу Людвигу Фульде. В начале октября, в тот момент, когда надежды на быструю победу еще теплились, Фульда набросал петицию, обращенную к «культурному миру». Основной ее целью было опровержение любых критических высказываний из-за границы насчет поведения Германии в войне. Так, Германия «не виновна в развязывании этой войны», ее вторжение в Бельгию полностью оправданно, а немецкая армия, как заявляла петиция, не покушалась на «жизнь и имущество ни единого бельгийского гражданина». Протест завершался довольно бессодержательным заявлением: «мы будем сражаться на этой войне до самого конца как просвещенный народ, для которого наследие Гете, Бетховена и Канта так же священно, как домашний очаг». Петицию подписали девяносто три ведущих литературоведа, писателя и исследователя. Помимо Фульды, свои имена под протестом поставили некоторые немецко-еврейские интеллектуалы, включая Либерманна и Фрица Габера. Объясняя таким образом эксцессы армии, подписавшие петицию и в самом деле ставили немцев превыше международных культурных ценностей и связей. И тем самым еще больше вредили тем самым идеям, которые собирались защищать: претензиям Германии на звание культурной нации104.
Петиция Фульды к «культурному миру» была предельно наивна. Как должны были бы знать интеллектуалы, подписавшие петицию, невозможно вынести суждение о поведении Германии в войне, не прибегая к свидетельствам очевидцев. Некоторые ученые, в частности Альберт Эйнштейн, оказались проницательнее и не пожелали участвовать в набиравшей обороты словесной дуэли. Более сдержанные голоса раздавались и в обществе в целом, где некоторые евреи с тревогой наблюдали за развитием событий. И все же на фоне возбужденных настроений августа – сентября 1914 года такие взгляды были менее заметны, чем мнения тех, кто поддерживал усиление власти Германии или эксплуатацию бельгийской промышленности. Все перевешивало ощущение патриотического единства, демонстрация того, что за войной стоят немцы всех слоев общества и взглядов. И большинство немецких евреев в совершенстве справлялось с задачей. Они обеспечили конфликту полную поддержку, осуждали тактику Антанты и праздновали ранние победы Германии. В конце осени 1914 года такая позиция выглядела благоразумной. Хотя немецкая армия не продвинулась так далеко, как могла надеяться, она, казалось, все еще сохраняла контроль и на востоке, и на западе. Победа явно была в руках у евреев и остальных немцев.
III. Всеобщая война
Германия вступала в 1915 год, но признаков обычного новогоднего веселья было мало. Теодор Вольф провел мрачный вечер с директором-евреем Максом Рейнхардтом, уроженцем Австрии, который в то время возглавлял берлинский Немецкий театр. Разговор вскоре перешел на отсутствующих друзей, в том числе – на одного из коллег Рейнхардта, Карла фон Герсдорфа, который праздновал с ними прошлый Новый год. «Сейчас он лежит, укрытый землей, во Франции, а с ним еще столько других». Так что неудивительно, что Вольф коротко записал в своем дневнике: «В общем, абсолютно никакой новогодней атмосферы»1. Улицы Берлина были так же мрачны. Если не считать посетителей собора и других церквей, было безлюдно, даже в ресторанах на Фридрихштрассе – лишь несколько клиентов2. Чувствовался резкий контраст с толпами в начале августа. Если бы военные кампании пошли по плану, в конце 1914 года народ Германии должен был бы поднимать бокалы в честь победы. А вместо этого немцы готовились к еще одному году сражений.
У евреев и остальных немцев были все основания для мрачного настроения. Несмотря на оптимистичную подачу событий в прессе, становилось все очевиднее, что тактика армии пошла не вполне по плану. Крупная неудача случилась осенью, когда французы отбросили немцев к Марне. После этого драматического поворота событий новый фаворит кайзера Эрих фон Фалькенхайн сменил Хельмута фон Мольтке на посту главы генерального штаба. Но, что еще важнее, битва на Марне привела к окопной войне на западе. На Восточном фронте еще продолжалось кое-какое движение, хотя общая картина являла нарастающее кровопролитие с очень малыми успехами. И потому к концу года стало ясно, что Германия сейчас вовлечена в войну на два фронта – тот самый сценарий, во избежание которого был разработан «план Шлиффена»3.
Чтобы рассеять сгущающиеся сумерки, нужны были существенные изменения в восприятии войны в стране. Те, кто дома, должны были еще больше принести в жертву, чтобы поддержать тех, кто на фронте. Многие немецкие евреи не только приняли эти требования, но и оказались в авангарде перемен, помогая еще сильнее подтолкнуть страну к всеобщей войне. Отличительными чертами такого ведения войны были формирование военной экономики, более тесное взаимодействие между тылом и фронтом, использование новых военных технологий и, наконец, перемены в структуре армии. Совместно эти крупные изменения обеспечивали растущее подчинение тыла нуждам различных фронтов4. Неуклонно распространяющаяся милитаризация немецкого общества шла вразрез с проповедуемыми идеалами якобы либерализующегося государства. Но очень мало кто из немцев, будь то иудеи, католики или протестанты, сделал хоть что-то, чтобы помешать вторжению конфликта в ритм повседневной жизни.
Голод
Первые признаки милитаризации в тылу проявились в желудках населения. Неспособность немецкого флота на что-то большее, нежели сидение в порту, крайне затруднила импорт жизненно важной провизии. Следует признать, что действительно имели место отдельные столкновения на море, и в основном они подтвердили слабость Германии. Так, в сражении в Гельголандской бухте в конце августа британцы потопили три немецких легких крейсера – «Кельн», «Майнц» и «Ариадне». Зять Эмиля Зульцбаха, чья семья руководила влиятельным немецко-еврейским банком «Gebrüder Sulzbach», пошел ко дну вместе с «Ариадне», став одной из первых потерь Германии на море5. Такие односторонние битвы побудили немцев оставить Флот открытого моря в порту, не отваживаясь на новые опасные встречи. Однако такой шаг дал британцам огромное стратегическое преимущество. Он означал, что военные стратеги Британии могли теперь воплотить довоенный план по блокаде немецкого судоходства. Действительно, британские суда перехватывали любые грузы, направлявшиеся в сторону Центральных держав, включая продовольствие. Блокада разворачивалась медленно, но становилась все более эффективной по мере того как Антанта в течение 1915 года ужесточала контроль6.
Фактическое закрытие основных портов Германии нанесло серьезный удар по международной торговле. Суда компании Альберта Баллина HAPAG, когда-то гордо бороздившие земной шар, стояли без движения на родине или в заморских портах. Для компании, у которой вся схема ведения дел опиралась на транспортировку товаров и людей, это было разорением, так что Баллин начал предпринимать действия для получения компенсации от правительства, чтобы покрыть самые крупные финансовые потери7. Однако еще более быстрый и куда более опустошительный результат морской блокады касался доступности продовольствия. До войны Германия импортировала из других стран до 30 процентов основных продуктов питания. Но теперь, когда основные порты были закрыты, такой вариант стал явно непродуктивным. И если немецкий народ не хотел умереть с голоду, Германии предстояло или в кратчайшие сроки закончить войну, или найти альтернативные способы обеспечить поставки продовольствия8.
