Где бы ни приходилось выживать – в затопленной траншее во Франции, в подводной лодке в Северном море или на фабрике в Руре, – судьбы людей были связаны друг с другом крайне тесно. И потому в большинстве своем немецкие евреи не «сражались на разных войнах», а, напротив, по шею увязли в том же самом кровавом конфликте, что и остальные немцы6. Они сражались в боях бок о бок с другими немцами, умирали вместе с ними на тех же грязных полях или вместе тонули в тех же ледяных морях. Дома члены еврейских общин страдали от экономических трудностей, умирали от голода при катастрофических перебоях с продовольствием и были вынуждены бороться за жизнь в нетопленых домах – но в ту пору так жили почти все остальные немцы. И потому не было никакого особого «еврейского пути» в годы Первой мировой, этот конфликт переживали различными способами и евреи, и немцы7.
Тот факт, что евреи испытали опыт войны не как часть особой субкультуры, а как часть более широкого общества, не заслуживал бы дальнейших комментариев, будь это история массовой культуры или городской среды8. Но исторические ставки, пошедшие в ход в Первой мировой войне, были, конечно же, куда выше9. По сути, война была столкновением наций, империй и народов, это была попытка одной державы подчинить другую. Этой цели удавалось достигать с помощью индустриализованного ведения войны. Пулеметы, артиллерия, танки, подводные лодки и газ – все было пущено в ход, чтобы убивать врага. Целые экономические системы и целые культуры были направлены на обеспечение победы. И потому увечья, раздавленные тела и массовая гибель стали неотъемлемыми элементами Первой мировой войны. Она породила неописуемые потери, боль и страдания. После нее осталось около 10 миллионов погибших, 20 миллионов раненых, 9,5 миллионов насильственно перемещенных, и еще много больше жизней изменились навеки.
Это был не просто конфликт на почве массовых разрушений, а конфликт, в котором евреи были полноправными участниками. И книга подчеркивает именно этот факт. Мы придерживаемся точки зрения, что немецких евреев следует рассматривать как «соавторов» формирования того, что быстро обернулось кровавым и бесчеловечным конфликтом, ибо они разделяли надежды и ценности со многими другими немцами10. И если мы справедливо признаем евреев активными участниками конфликта, это означает выход за пределы довольно упрощенного регистра еврейской лояльности, патриотизма и героизма. Статистика участия в военных действиях, Железные Кресты, героические рассказы о сражениях и безмолвные военные мемориалы охватывают лишь малую часть конфликта11. В самом деле, фокусироваться лишь на торжественной стороне дела значит замалчивать ужасы реальной войны. Евреи появились в ней не только как герои и жертвы, но и как подготовленные убийцы, культурные пропагандисты и горячие сторонники войны12.
При огромных масштабах смерти, разрушения и страдания в истории Германии времен Первой мировой очень мало светлых моментов. Но в таком случае Германия отнюдь не единственная страна с весьма неприятной историей конфликта. У всех воюющих держав есть свои проблемные эпизоды: у британцев – политика в Ирландии, у французов – ответ на масштабные армейские бунты в 1917 году. И Германия не исключение. В ходе конфликта немецкая армия вторглась в Бельгию, оккупировала большую часть Восточной Европы, применяла химическое оружие, использовала принудительный труд людей и начала кампанию ничем не ограниченных военно-морских действий.
Тем не менее семь аспектов военно-экономической деятельности Германии, которые подробно обсуждаются в основных главах книги, заслуживают особого внимания. Первый из них касается огромного воодушевления войной в первые месяцы, когда евреи и остальные жители Германии часто позволяли своим патриотическим чувствам сорваться с цепи. Второй – вопрос всеобщей войны. С самого раннего периода распорядок жизни всех оставшихся дома был направлен на военную экономику: школы закрывались, ценные продукты выдавались по карточкам, а экономика все сильнее подчинялась нуждам армии. Третий аспект – разрушение культуры. Почти во всех слоях общества приветствовалось насилие и разрушение вражеской культуры – они воспринимались как законные способы вести войну13. Четвертая тема касается целей Германии в войне, в частности, желания некоторых евреев и других немцев добиться аннексий и территориальной экспансии14.
Немецкий подход к войне начал создавать в ходе конфликта опасные социальные проблемы. Это видно в последних трех определяющих характеристиках немецкой военной кампании. Пятый аспект касается очернения внутренних и внешних меньшинств в ходе войны, в результате чего не только евреи, но и другие меньшинства оказались под угрозой. Шестой – разногласия как в тылу, так и среди войск на передовой, в ходе войны они становились все заметнее. Седьмой и последний пункт – печально известный миф об «ударе в спину», намекающий, что немецкая армия потерпела поражение не в бою, а из-за махинаций в тылу.
Весьма соблазнительно было бы заявить, что эти семь характеристик военно-экономической деятельности Германии были связаны преимущественно с крайне правыми политическими силами. У такого заявления было бы еще одно преимущество – оно вывело бы еврейское население Германии, которое обычно считалось вполне либеральным, за рамки самых экстремистских концепций времен войны15. И все же в случае Первой мировой войны такие предположения вдвойне ложны. Во-первых, немецкие евреи воплощали весь политический спектр, они определенно никогда не принадлежали только к либеральному лагерю. Евреи, пусть немногочисленные, могли быть левыми радикалами, страстными консерваторами, а в некоторых случаях – даже агитаторами правого крыла16. Во-вторых, экстремистские идеи во время войны не ограничивались правыми силами. Немцы самого различного происхождения и политических взглядов поддерживали территориальную экспансию или, например, использование разрушительных видов оружия. А расхождения, если они и случались, – во всяком случае, до последних месяцев войны – редко затрагивали этическую сторону ведения войны, а скорее касались наилучших подходов к победе Германии17.
Вот почему следует признать, что евреи вместе с остальными немцами способствовали определению пути, которым шла Германия в ведении войны. И сам этот факт не остался без последствий: четыре с лишним года насилия, смерти и разрушений нельзя было внезапно стереть с прекращением военных действий. Речь, совершенно очевидно, идет о тех, кто потерял близких, был ранен на войне, чьи жизни были непоправимо разрушены конфликтом. Но даже там, где людям удавалось восстановить семьи, сообщества и предприятия, война зачастую продолжала отбрасывать мрачную тень на государство, политику и общество в период между мировыми войнами18. Возвращение в безоблачное лето 1914 года, как осознало большинство немцев, было несбыточной мечтой.
И поэтому третий основной аргумент этой книги – то, что остатки культуры военного времени, которые определились при участии евреев и остальных немцев, оставили опасное наследие для послевоенного мира. В частности, семь особенностей немецкой военной кампании – воодушевление войной, всеобщая война, разрушение культуры, аннексии, «чужие», разногласия и миф об «ударе в спину» – определили и социальную, и политическую атмосферу послевоенной Веймарской республики. Нестабильность и хаос, ставшие результатом этого наследия, сыграли на руку национал-социалистическому движению на пути к власти. Вот почему рост популярности нацизма нельзя объяснить только длительной преемственностью немецкой истории, восходящей к объединению Германии, или спецификой колониализма XIX века19. Напротив, именно специфика немецкой Первой мировой войны – конфликта, облик которого совместно создали евреи и другие немцы – заложила фундамент для возможного пути Гитлера к власти20.
