Книга Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста, страница 23. Автор книги Тим Грейди

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста»

Cтраница 23

Попытки Германии покорить США никогда не внушали уверенности в дипломатических успехах. Но они в буквальном смысле пошли ко дну раз и навсегда, когда в мае 1915 года немецкая субмарина потопила лайнер «Лузитания», принадлежавший компании «Cunard». Чуть раньше в тот год немцы объявили британские территориальные воды зоной военных действий, а потому, когда «Лузитания» миновала побережье Ирландии на пути в Ливерпуль, это показалось достаточным оправданием для атаки. В катастрофе погибло почти 1 200 человек, в том числе 128 американских граждан. Известия о затоплении «Лузитании» вызвали всплеск общественного негодования в США. Броские заголовки в прессе упоминали «убийство» выдающихся граждан, таких как миллионер-филантроп Альфред Вандербильт, который направлялся в Ливерпуль по делам74. Больше всего общественность и прессу возмутил метод применения этого нового оружия, которое субмарина задействовала, почти без предупреждения подкравшись из глубины волн к невинной жертве. По словам филадельфийского издания «Public Ledger», немцы даже использовали «торпеды высокой мощности [некоего] особо смертоносного типа», чтобы нанести максимальный ущерб75.

Большинство немцев – что неудивительно – воспринимали применение этой новой технологии совершенно иначе. Если правительственная пропаганда по отношению к нейтральным нациям представляла собой дипломатическое средство усилить позиции в пользу Германии, то субмарина была военной версией того же самого. Применение субмарин вызвало немного недовольных реплик из немецко-еврейских сообществ. На самом деле даже наоборот. Сразу же после затопления «Лузитании» Георг Бернхард даже пошел в наступление, заявив, что Германия «свободна от всякой моральной ответственности» за случившееся. Поскольку она заранее предупреждала, что любое судно будет атаковано, британцам остается винить за катастрофу только себя, утверждал он76.

Еще одним комментатором по морским делам выступил Альберт Баллин. Директора судовой компании из Гамбурга часто изображают кем-то вроде военного либерала, но в вопросах морской политики он был кем угодно, только не либералом77. В статье для «Frankfurter Zeitung» он удрученно комментировал тот факт, что флот Германии застрял в «топком треугольнике» Северного моря. Выход для Германии, как он полагал, заключался в захвате выходов к морю в Бельгии и во Франции78. Теодор Вольф признавался, что его несколько смутил воинственный настрой Баллина79. Но, словно желая доказать, что это не временное помрачение, Баллин дошел до требования «самым безжалостным образом воплотить в жизнь подводную блокаду»80.

Проводя политику усовершенствованной войны в британских водах, Германия опасно изменила динамику конфликта. Баллин и Бернхард попросту восприняли это движение ко всеобщей войне как должное. Весной 1915 года также было отмечено первое за эту войну широкомасштабное применение химического оружия. Стремясь вернуть себе инициативу на западе, немецкая армия применила газообразный хлор против французских позиций при Ипре. Хотя такой оборот событий, вероятно, меньше интересовал такого морехода, как Баллин, он в очередной раз показал готовность Германии раздвинуть границы международного права, чтобы добиться военного прорыва.

Развертывание как газовой, так и подводной войны требовало объединения ученых и инженеров с военными специалистами. Но в то время как подводные лодки создавались сотнями инженеров на верфях Киля и Данцига, газовая война была обязана своим успехом маленькой группе ученых, работавших в престижном Институте физической химии и электрохимии кайзера81. Институт, разместившийся в фешенебельном здании, которое было специально спроектировано ведущим архитектором кайзера Эрнстом фон Ине и находилось в зеленом берлинском пригороде Далем, казался неподходящим окружением для экспериментов с техниками массового истребления. Но именно по этому пути он пошел под руководством своего директора-основателя Фрица Габера. Габер был блестящим ученым, впоследствии он получил Нобелевскую премию по химии за новаторскую работу по синтезу аммиака. То, что стало известно как процесс Габера-Боша, обеспечило Германию альтернативным источником нитратов, основного ингредиента как в удобрениях, так и во взрывчатке. Поскольку ранее нитраты импортировались через Атлантику из Чили, работа Габера, несомненно, помогла продлить военно-экономическую деятельность Германии.

Но Габер был не только лучшим химиком своего поколения: он был еще и довольно тщеславным человеком, упивавшимся пышностью и статусом в прусском обществе. Его крестник Фриц Штерн вспоминал Габера как человека, который был «немцем всеми фибрами своего существа, в своем неутомимом, кропотливом поиске, в преданности друзьям и студентам, в самой своей душе и духе»82. Преклонение Габера перед всем немецким, вероятно, побудило его в двадцать три года обратиться из иудаизма в протестантизм, что также помогло облегчить его путь в консервативный академический мир83. Когда началась война, Габер последовал своим патриотическим убеждениям и посвятил себя «оборонительной» борьбе Германии. В армию его не взяли по возрасту – Габеру перевалило за сорок – и ему пришлось искать другие способы служить Германии. Вначале он нашел приют у Ратенау в KRA, консультируя по закупкам химикатов. Однако после стычки с Ратенау зимой 1914/15 года Габер повернулся к KRA спиной и сосредоточился взамен на своих исследованиях по химическому оружию84.

Для ученого масштаба Габера работа на передовой химических исследований, несомненно, давала больше возможности для самореализации, чем просто советы администрации. В любом случае, Габер переметнулся обратно в научный мир в самый подходящий момент. Армия, прекрасно видя отсутствие прогресса на фронте, уже начала рассматривать возможность применения химического оружия осенью 1914 года. И поэтому, когда в конце года Габер обратился к ним с предложением использовать газообразный хлор, армия дала принципиальное согласие. Получив такую поддержку, Габер принялся собирать группу экспертов – сначала для разработки оружия, потом для его внедрения. По чистой случайности многие из тех, кого взял к себе Габер, также были евреями по происхождению. Во главе их стояли его ближайшие ассистенты Фридрих Эпштейн и Фридрих Кершбаум, а также два физика, Густав Герц и Джеймс Франк, работавшие над размещением газового оборудования в поле85. Работа этих ученых состояла исключительно в применении научной инновации для решения технической задачи, которая в данном случае способствовала убийству.

После многомесячных экспериментов первая газовая атака была намечена на апрель 1915 года на Ипрском выступе. При подготовке к штурму войска тайно разместили тысячи баллонов с газом, обращенных в сторону французских позиций. После нескольких дней напряженного ожидания, чтобы ветер подул в нужную сторону, 22 апреля крышки были наконец открыты и газ выпущен. С немецких позиций газовое облако выглядело вполне безобидным. «Это смотрелось красиво, – заметил один немецкий офицер, – солнце уже садилось, и вечерний свет окрасил газ коричневато-желтыми оттенками»86. Для солдат во вражеских окопах облако газа было намного ужаснее. От газа погибли и пострадали несколько сотен французов и алжирцев. И все же немецкая армия не сумела довести преимущество до логического завершения, и атака захлебнулась. Даже самые шовинистические националисты нашли немного поводов для радости в этих жутких сценах. Еврейские общины не давали публичных комментариев по вопросу разработки химического оружия, но в то время у них и не было реальных причин отвечать. Тем временем «Vossische Zeitung» Георга Бернхарда решительно поддержала газовые атаки, заявив, что «наши противники многие месяцы использовали это средство ведения войны»87.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация