Несомненно, ярчайшим символом безвкусицы военного времени была статуя «Железного Гинденбурга» в Берлине. В сентябре 1915 года принц Август Вильгельм продемонстрировал монументальное деревянное изваяние почитаемого генерала более чем 20 000 зрителям. Возносясь к небесам примерно на 12 метров, фигура Гинденбурга возвышалась над соседней Колонной Победы, посвященной войнам за объединение XIX века. Новое сооружение позаимствовало некоторые черты у более славного соседа, чтобы намекнуть на предстоящую победу, а пока статуя служила важным инструментом для сбора средств. За одну марку любой мог купить гвоздь и вбить в Гинденбурга. Более состоятельным предлагалось купить золотой гвоздь за 100 марок. Видимо, вколачивание гвоздей в деревянное изображение Гинденбурга было знаком народной любви к генералу, а не актом злобы. Все полученные средства пошли на помощь все более многочисленным вдовам погибших немецких солдат38.
Популярность этих «фигур из гвоздей» была так велика, что примеры их встречались по всей Германии. Железный орел во Франкфурте составил компанию железному льву в Дюссельдорфе, а тот сам последовал за железной субмариной в Киле39. Немецкие евреи, которых не встревожила растущая привычность ужасов войны, присоединились к стучащим молотками толпам по всей Германии. Во франконском городе Бамберг Эмма Гелльман, местная благотворительница, даже подарила городу большую статую деревянного рыцаря. Фигура с копьем, мечом и щитом помогала поставить нынешнюю войну Германии в большой контекст оборонительных войн. В 1916 году она стала чем-то вроде места встречи для клубов и обществ, которые собирались на центральной площади Максплатц и забивали гвозди40. В других местах венская Комиссия по оказанию помощи Палестине попыталась «сыграть» на соответствии духа этих фигур из гвоздей обстановке синагоги. Чтобы собрать средства в пользу бедствующих евреев в Палестине, она побуждала общины ставить в синагогах деревянную звезду Давида. Тогда прихожане смогут покупать гвозди и вбивать их в скульптуру41.
Может быть, довольно неуместный план Комиссии и был разработан ради специфически еврейской проблемы, но в любом случае он особенно ясно демонстрировал, как широко распространилась военная культура Германии. Привыкание к войне чувствовалось во всех сферах немецкого общества, от самых экстремальных кругов до самих еврейских общин. И все же ни один из этих примеров военной культуры, будь то опубликованные списки наград или железный рыцарь Эммы Гелльман, не следует рассматривать как непосредственную радость от фронтового милитаризма, смерти и разрушения. Любые намеки на жестокость войны и на акт убийства фильтровались, оставляя лишь туманные представления о суровой реальности войны. Такие объекты давали людям более простой способ воспринять текущий конфликт – без необходимости сталкиваться с подлинными ужасами современной индустриализированной войны.
Культ павших
Общий счет смертей в битвах при Вердене и Сомме потрясал. Одни только немецкие потери составляли около 833 000. Герберту Хиршу вначале удалось избежать смерти. Но, увы, катастрофа разразилась как раз тогда, когда его семья в Мангейме, вероятно, произносила тост за удачу. Хирш был убит в бою при Сомме через несколько недель после своего двадцатидвухлетия. Письмо от однополчанина сообщало матери Хирша подробности безвременной смерти ее сына. Судя по всему, Хирш погиб мгновенно: он без звука рухнул на землю. Вскоре, рассказывалось в письме, рав Мартин Саломонский возглавил продуманную церемонию фронтовых похорон, и Хирш был предан земле в подобающем гробу, а его могила – усыпана свежими цветами42. В этом письме содержались все основные черты настоящего культа павших, овладевшего Германией и остальными странами во время Первой мировой войны43. Павшие герои, как рассказывалось родственникам, были похоронены с почестями, изведав лишь легкую, безболезненную смерть. Увы, реальность чаще была совсем иной.
Смерть на фронте принимала множество форм. Снаряды впивались в плоть, разрывая солдат на куски. Где минуту назад стоял человек, там в следующее мгновение оставалась грязная воронка. Другие заканчивали свои дни, скошенные пулеметным огнем или убитые пулей снайпера. Порой с неба пикировали аэропланы, пулями и бомбами превращая человеческие тела в кровавые ошметки44. Один несчастный – еврейский солдат из Рейнланда – был среди многих покончивших самоубийством. Видя, что его ноги оторвало снарядом, солдат вытащил револьвер и застрелился45. Поэтому заявление, что Хирш «без звука рухнул» на землю, кажется эвфемизмом. Он действительно умер, когда его тело пронзил осколок разорвавшейся мины – и, должно быть, мучительной смертью. Разумеется, это было совсем не похоже на ту мирную кончину, которая была описана в письме к его матери.
Военное командование не слишком интересовалось тем, как именно умирали отдельные солдаты. Погибнув, они уже не могли выстрелить во врага, а потому были бесполезны для военных действий. Но, как бы то ни было, с останками солдат приходилось что-то делать, если предположить, что там было что хоронить. Хорошо, если большинство убитых вообще удавалось предать земле, не говоря уже о почестях. На фронте, где первостепенной задачей было предупреждение болезней, часто приходилось использовать братские могилы. Похороны могли быть быстрыми, безличными и бесстрастными. Одна немецко-еврейская медсестра в ужасе наблюдала, как трое немецких солдат упокоились на военном кладбище. Священник появился, «благословил погибших парой слов… и исчез». После этого гробы были просто закопаны в землю «без лишней суеты». На кладбище больше не было никого, кто мог бы это засвидетельствовать, и никому, казалось, не было дела. «Вблизи смерть героя отнюдь не так красива», – размышляла она впоследствии46.
Похороны, которые наблюдала эта фронтовая медсестра, по крайней мере, проходили в присутствии армейского капеллана. Так было не всегда. Раввины были так малочисленны, что им оказывалось невозможно добраться до каждого убитого военнослужащего-еврея. Вместо этого им часто приходилось полагаться на помощь христианских коллег. Так, когда рав Эмиль Кронхейм понимал, что не сможет вовремя попасть на похороны, обычно ему удавалось найти протестантского или католического капеллана, чтобы тот провел службу от его имени. В ответ он время от времени принимал участие в похоронной церемонии солдат-христиан47.
Для евреев, погибших на войне, удачей были не только похороны с почестями, проведенные раввином, но и подобающий надгробный знак. Учитывая внезапность смерти на фронте, похоронные команды разбирались с погибшими как можно быстрее, чаще всего ставя христианский крест над могильным холмиком, прежде чем двигаться дальше48. Излишне говорить, что другие формы надгробных знаков вообще отсутствовали. Иногда, если позволяли время и место, над могилами погибших евреев появлялась звезда Давида. После яростной битвы на Эне в начале войны, в 1914 году, двое из погибших немецких евреев были похоронены под маленькими надгробными камнями с традиционной еврейской погребальной надписью: «Да будет душа его завязана в узле жизни». Вокруг них тянулось вдаль море христианских крестов над другими погибшими немцами49.
