Недовольство в тылу и на фронте омрачало атмосферу, но не могло остановить женщин-добровольцев. Количество женщин, несущих службу в зонах оккупации, росло от месяца к месяцу и по сравнению с почти 5 000 в июле 1917 года достигло более 17 000 к концу войны48. Еврейские женщины, не менее других немецких женщин стремившиеся путешествовать в другие страны и получать достойную зарплату, несомненно, входили в это число. Так, Софи Гелльман начала военную работу медсестрой в своем родном Нюрнберге. Но прошло немного времени – и соблазн приключений за границей увлек ее в оккупированный Брюссель, где она стала армейским секретарем. Судя по всему, новое положение стало ее личным торжеством – повышение в должности, прибавка жалованья и даже Крест за заслуги в военной помощи («Verdienstkreuz für Kriegshilfe») не заставили себя ждать49. Еще одна еврейка, Хелене Клашер, осталась ближе к дому, но была не меньше вовлечена в дела армии. Клашер, свободно владевшая французским, правильно распорядилась своими навыками, пойдя на службу военным переводчиком в один из лагерей для военнопленных под Штутгартом50.
Но все же история Первой мировой войны в 1917 году не была лишь историей о том, как новые, более молодые лица занимали позиции в армии. Во многих случаях воодушевление старших, участвовавших в войне с самого начала, оставалось неомраченным. Фриц Габер, например, казался так же увлеченным конфликтом, как и всегда. Когда той осенью он женился вторым браком на Шарлотте Натан, на церемонии он появился в полной военной форме. На фотографии, сделанной в тот день, видна спокойная и радостная, широкая улыбка Габера, сияющая из-под островерхой каски. Даже если не считать нового брака, у него было много причин улыбаться. Габер, похоже, добрался до самого сердца Германии – он мог рассылать письма на бланках Военного министерства или мчаться в воюющие области на востоке и западе, чтобы удовлетворить срочные нужды армии51.
Габера крайне интересовали не только общие вопросы военного снаряжения – ученый сохранял фанатичную привязанность к химическому оружию. В течение 1917 года Габер и Военное министерство договаривались о планах учреждения нового газового института в помещении Общества кайзера Вильгельма. Обеим сторонам это предприятие было выгодно. Военное министерство хотело развить экспертные навыки Германии в газовой войне, а Габер стремился обеспечить новые источники финансирования для своей исследовательской деятельности52. Представляя свои идеи руководству Общества кайзера Вильгельма, Габер отодвинул на задний план будущую значимость газового оружия, а взамен подчеркнул необходимость гражданского применения химической технологии. Впрочем, в докладе он все равно с гордостью напоминал, как его работа помогла «оживить» технологию химического оружия и как он надеялся «укрепить связь между национальной обороной и наукой»53. Таким образом, Габер оставался неизменным сторонником газовой войны. Ни международные протесты против этой тактики, ни все возрастающая враждебность немецкого государства к собственным гражданам не поколебали его приверженности войне и методам, которыми она велась.
Дэвис Трич был еще одним выдающимся немецким евреем, которого, казалось, не волновало, какой оборот принимает война. Трич оставался яростным сторонником политики экспансионизма, которая, как он надеялся, в конце концов принесет Германии ряд новых колониальных владений. Уже «разрезав на части» Европу в предыдущих публикациях, Трич обратил свой взор на Африку. Продолжая линию Науманна и Ратенау о доминировании Германии в Центральной Европе, Трич выступал за новую немецкую Центральную Африку («Mittelafrika»). «Нашей целью, – недвусмысленно заявлял он, – должно быть формирование обширной африканской колониальной империи, протянувшейся с юго-запада на юго-восток… соединяющей области, когда-то бывшие французскими, бельгийскими или даже английскими». Текст Трича подразумевал, что владение центральным поясом Африки поможет покончить с доминированием Антанты на континенте и в то же время обеспечит Германии собственную стратегическую и экономическую базу в Африке54.
Ойген Миттвох, немецко-еврейский востоковед из Берлинского университета, понимал желание Трича и прочих расширить колониальное влияние Германии, но его подход скорее полагался на мягкую силу, чем на прямое подчинение. С весны 1916 года Миттвох возглавлял Службу информации по Востоку (Nachrichtenstelle für den Orient), основанную в начале войны археологом Максом фон Оппенгеймом. Организация Миттвоха, формально подчинявшаяся Министерству иностранных дел, стояла во главе пропагандистских кампаний Германии на Ближнем Востоке и в отдельных частях Африки. Если бы удалось склонить мусульманский мир на сторону Германии, можно было бы надеяться, что колониальное доминирование Британии и Франции обратится в прах. Помня об этой цели, Служба информации поддерживала арабских и африканских националистов, снабжая их материалами для публикации и финансовой помощью55.
Бетман-Гольвег, изо всех сил старавшийся держать на своей стороне и сторонников аннексий, и более умеренные фигуры, стремился замять требования экстенсивной экспансии в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке. Но зимой 1916/17 года Бетман-Гольвегу пришлось иметь дело с другим, куда более опасным конфликтом: неограниченной подводной войной. Германия уже использовала субмарины в ходе конфликта – с довольно неоднозначным результатом. Лидеры страны могли записать себе в плюс, что все же сумели не спровоцировать США на вступление в войну, но минусом было то, что субмаринам редко удавалось потопить более 200 000 тонн торговых судов за месяц. Для Адмиралтейства эта скудная статистика означала, что их могучее оружие было успешно нейтрализовано. Вместо того чтобы подчиниться международным правилам обязательств, как было до сих пор, Адмиралтейство потребовало введения неограниченной подводной войны, что позволяло бы его лодкам торпедировать вражеские суда без предупреждения. Оно отвергало любые высказывания, что такая политика ускорит вступление в войну Америки – величайший страх Бетман-Гольвега, – уверяя сомневающихся, что использование субмарин скоро поставит Британию на колени и в результате приведет войну к быстрому завершению56.
Уверенность Адмиралтейства была не лишена оснований. Маленькая группа гражданских экспертов под руководством гейдельбергского профессора экономики Германа Леви, в юности принявшего протестантизм, собрала статистические материалы, как будто бы подтверждавшие заявления Адмиралтейства. Данные, которые собрали Леви и его коллеги, скорее основывались на выдаче желаемого за действительное, чем на неопровержимых фактах, но, как бы то ни было, они показывали путь к победе, в который и Адмиралтейство, и общество были более чем рады поверить57. Поддержка неограниченной подводной войны крепла на протяжении 1916 года и в наступившем 1917, причем этот вид борьбы поддерживали и консервативные, и более умеренные политики. Георг Бернхард, которого Теодор Вольф в насмешку называл «бешеным героем субмарин», часто использовал страницы «Vossische Zeitung» для восхваления достижений подводной войны58. Другие, не столь высокопоставленные немецкие евреи разделяли мнение Бернхарда. Так, берлинский юрист Вильгельм Левенфельд написал пламенное письмо в Министерство иностранных дел, где поддерживал использование субмарин как единственное средство «подтолкнуть Англию к миру»59.
