Тень аннексий
Насилие революции и восстания спартакистов не остановили продвижение Германии к парламентской демократии. Выборы в январе 1919 года привели к созданию нового Национального собрания, заменившего временный Совет народных комиссаров. Главной задачей Национального собрания под руководством президента от социал-демократов Фридриха Эберта была разработка конституции Германии. Но тени недавнего прошлого омрачали его работу с самого начала. Новой власти не только пришлось иметь дело с продолжающимся насилием – ей пришлось утрясать непростые планы союзников на мир и анализировать наследие военной экспансии.
Впервые Национальное собрание и немецкая общественность встретились лицом к лицу с мирными планами союзников весной. Седьмого мая торжественный автомобильный кортеж перевез членов немецкой мирной делегации в Париже на переговоры, которые проходили от их штаб-квартиры в особняке «Резервуар», в Трианоне. Встретив гостей, победоносный премьер-министр Франции Жорж Клемансо изрядно подпортил атмосферу, представив проект окончательного мирного договора. Будучи потрясена его условиями, немецкая делегация принялась планировать следующий шаг59. Карл Мельхиор, присутствовавший при речи Клемансо, очень быстро решил, что единственный выход для Германии – отвергнуть договор. Макс Варбург, деловой партнер Мельхиора в Гамбурге, который также был в Париже, полностью согласился. Эти предложения, жаловался он жене, «убьют любую надежду на лучшую жизнь»60. Мельхиор и многие другие делегаты, раздосадованные, отправились из Парижа домой, но им предстояло вынести еще одно унижение: по пути на вокзал разъяренная толпа закидала машины немецкой делегации камнями и песком, при этом Мельхиор был неопасно ранен61.
В полезной на первый взгляд попытке сделать условия мира понятными для тех, кто остался дома, Луи Оппенгейм придал им наглядный облик. Его плакат под заголовком «Что мы потеряем» подчеркивал потенциально катастрофические последствия мирного договора. Будет потеряно 20 % плодородной земли и 10 % населения; также предстояло лишиться колоний, угля, железной руды и запасов продовольствия. Рисунки Оппенгейма – обычный рабочий, бедная изголодавшаяся семья, простое фабричное здание – намекают, что Версальский договор был поводом для ограбления невинного, тяжело работающего населения, а не способом обрушиться на воинственную нацию, как утверждали миротворцы в Париже. Еще сложнее было смириться с условиями мирного договора из-за того, что годом ранее в Брест-Литовске Германия навязала России собственный разорительный мир. Согласно предложенным условиям, Германии предстояло лишиться не только этих приобретений, но и части собственной территории. Таким образом, после утрясания экспансионистского наследия времен войны представление о положении Германии на континенте совершенно противоречило мирному урегулированию.
Когда из Парижа просочились известия об условиях мира, всепоглощающей реакцией немецких евреев было отчаяние. Влиятельная «Allgemeine Zeitung des Judentums» повторяла популярный националистический клич о «варварском мире, основанном на силе» («Gewaltfrieden»); даже сионисты назвали это «суровым миром»62. Пожалуй, можно понять, почему гораздо сильнее негодовали те немецкие евреи, что ранее требовали экспансии Германии на восток – в экономической или территориальной форме. Георг Бернхард, как обычно, не слишком стесняясь в выражении своих мыслей, назвал проект договора «позорным документом» и в довершение добавил, что у него «нет прецедента за тысячелетия истории человечества»63. Несмотря на гнев Бернхарда, это все же не был призыв к оружию. На этот раз задача радикализировать требования выпала Ратенау. Со страстью он призывал президента, министров и все Национальное собрание Германии подать в отставку. Раз уж союзники хотят разрушить любые шансы на мир, заявлял Ратенау, пусть подбирают остатки и заботятся о 60 миллионах человек. Речь идет о «защите нашей чести и совести», добавил он64.
Праведный гнев Бернхарда и Ратенау настроил общество против предложенного мирного договора, но крайне мало отразился на планах союзников. 28 июня Йоханнес Белл и Герман Мюллер, представлявшие Национальное собрание, подписали Версальский договор от имени Германии. Основные пункты были почти идентичны первоначальному проекту. Германия понесла территориальные потери, преимущественно в Восточной Европе, ее колониальные владения были отняты, армия уменьшена в размере, а также наложены репарации, хотя их окончательный размер был утвержден лишь в 1921 году.
Определенную иронию можно усмотреть в том, что Ратенау, пытаясь предотвратить такое развитие событий, яростно высказался против мирных договоров именно в «Die Zukunft», которую с момента основания в 1892 году выпускал немецко-еврейский журналист Максимилиан Гарден. Страстный актер, переквалифицировавшийся в журналисты, он твердо одобрял войну в 1914 году. «Мы должны победить» – так вначале звучало бескомпромиссное требование «Die Zukunft». Но когда пошел второй год конфликта, энтузиазм Гардена превратился в пессимизм, и его материалы в «Die Zukunft» неоднократно запрещали к печати65. В 1919 году Гарден принадлежал к маленькой группе немцев, которые, казалось, одобряли Версальский договор и его многократно осмеянный пункт о том, кто виновен в войне. «Постоянные утверждения о невиновности Берлина», утверждал Гарден, «лживы» и «вредны»66. Столь откровенная позиция по отношению к договору явно не могла завоевать сторонников в послевоенной Германии. Более того, открытое согласие Гардена с мирным договором сделало его своего рода изгоем. Один консервативный комментатор намекнул, что Гарден действует «словно проплаченный агент Антанты» и потому больше не «поддерживает собственную нацию»67. Помимо Оскара Кона, продолжавшего указывать на несправедливость самой Германии в Брест-Литовске, мало кто из евреев публично одобрял условия союзников; преобладало осуждение, а не согласие68.
Но в глубоком сумраке Парижской мирной конференции немцы все же могли найти некоторые проблески надежды. По условиям окончательного договора принадлежность территории вдоль северных и восточных границ Германии должен был установить референдум – населению предстояло проголосовать, остаться ли немцами, присоединиться ли к Дании на севере или к новому польскому государству на востоке. Подтверждение референдумов было встречено с ощутимым облегчением. Еврейские организации Германии, справедливо опасавшиеся антисемитских эксцессов в Польше, видели в референдумах средство спасения еврейских жизней. Если восточные приграничные регионы останутся немецкими, утверждали сионисты, это защитит евреев от польского государства, «пропитанного антисемитизмом до самой сердцевины»69. Но у немецких евреев были и другие веские причины надеяться, что восточные границы Германии останутся неприкосновенными. Как и их немецкие единомышленники, многие евреи хотели, чтобы Германия сохранила опору на востоке – по крайней мере, присутствие в этой области позволяло в будущем обезопасить территориальные амбиции Германии в регионе. Вот почему евреи и другие немцы начали упорно стремиться сохранить контроль над оказавшимися под угрозой приграничными регионами.
Пожалуй, самые жаркие споры о регионах, определяемых референдумом, шли вокруг экономически процветающей провинции Верхняя Силезия. Само голосование было назначено на март 1921 года, и у поляков и немцев оставалось немногим более полутора лет, чтобы заявить свои притязания на этот регион. В промежутке обе стороны вели все более яростную военизированную и пропагандистскую кампанию. Фрайкор, только что вышедший из сражений с большевиками внутри Германии, перебрался к восточным границам. Курт Йозеф, пламенный берлинский патриот, был одним из многих немецко-еврейских боевиков, участвовавших в стычках на польской границе. Как вспоминал сам Йозеф, бои часто были яростными. Однажды он и его люди попали под «шквальный огонь [польской] пехоты и пулеметов», в результате около 20 % отряда под его командованием было убито или ранено70. Ожесточенные столкновения на востоке, подобные тем, что описал Йозеф, мало что дали в смысле территориальных приобретений, но действия Фрайкора тем не менее продемонстрировали степень недовольства части немцев Версальским договором.
