Без особой фантазии мюнхенский юрист и ветеран войны еврейского происхождения Филипп Левенфельд намекнул, что «иудей» Коссман придумал миф об «ударе в спину»97. Но Левенфельд был дважды неправ. Во-первых, Коссман принял христианство в возрасте около тридцати пяти лет. А во-вторых, он никогда не был изобретателем этого мифа о поражении, хотя и охотно распространял его. Идея, что боевая мощь армии была каким-то образом подорвана изнутри, впервые возникла в 1917 году после мирной резолюции Рейхстага, когда генерал-майор Ханс фон Сект удрученно заявил, что «тыл нанес нам удар в спину»98. На этом фундаменте возвели свои построения Ратенау, Бернхард и Варбург, пытаясь весьма фантастичными способами сохранить боеспособность Германии в последние месяцы войны.
Основанием диагноза, который поставили Ратенау, Бернхард и Варбург, было их непоколебимое убеждение, что немецкая армия была в состоянии сражаться дальше. Одним словом, осенью 1918 года Германия была отнюдь не разбита. По иронии судьбы, когда в ноябре того же года перемирие положило конец сражениям, этот аргумент как будто подтвердился. Немецкие солдаты вернулись домой не грязной толпой, как можно было бы ожидать от разбитой армии, а строем, в форме и, по всем внешним признакам, невредимой боевой силой. Самми Гронеман с изумлением наблюдал в Брюсселе именно такую картину. Отступающий батальон немецкой пехоты промаршировал по улице мимо него под музыку «Дозора на Рейне». Это выглядело так, «как будто не было революции и с августа 1914 года ничего не изменилось», – заметил он99.
Раз эти «непокоренные» герои, как опрометчиво назвал их Фридрих Эберт в декабре 1918 года, смогли вернуться домой невредимыми, оставался вопрос: почему они были разбиты в первую очередь100? Макс Бауэр, бывший военный советник Людендорфа, точно знал, где искать ответ. Несмотря на странную и прискорбную ошибку, в основном вызванную действиями его бывшего господина, Бауэр заключил, что на самой армии нет вины. А потому логично, что слабое звено находится где-то еще. «Война была проиграна, – без тени сомнения заключил он, – единственно и исключительно по вине тыла»101. Когда в дискуссию включились другие весомые фигуры, в том числе несколько выдающихся немецких евреев, все они согласились, что революционные левые элементы вызвали крушение тыла. Людвигу Хаасу не следовало бы говорить, что Германию «ударили в спину» те, кто был «готов к любому роду мира»102. Зато выступление еврейского банкира-выкреста Георга Сольмсена было куда более характерным. В своей речи в Кельне Сольмсен продолжал развивать националистические темы, так хорошо служившие ему во время войны. Он радостно свалил всю вину за поражение Германии на SPD, которая, по всей видимости, «разрушила национальную честь Германии» и «нанесла доблестной немецкой армии удар в спину». Популистские темы Сольмсена, кажется, понравились толпе в «набитом битком» зале – судя по всему, люди ушли довольными103.
Ни Бауэр, ни Сольмсен никак не упоминали евреев в своих полемичных интерпретациях поражения. Даже Гинденбург и Людендорф оставили их в стороне, выступая перед особым парламентским комитетом в ноябре 1919 года. Перед полным залом политиков, журналистов и дипломатов тандем изложил свое мнение о крушении Германии в прошлом году. Но никто из них не хотел копать слишком глубоко – их основной целью было реабилитировать самих себя. Гинденбург – воплощение «живого трупа», по словам Морица Бонна, – и Людендорф – «желчный управляющий» – дали длинные, заранее заготовленные ответы, содержавшие направленные выпады одновременно в адрес тыла и революционеров. Гинденбург заключил свои бессвязные речи единственной строкой, которую кто-либо смог действительно запомнить в этот день: «Как справедливо заметил один английский генерал, германской армии нанесли удар в спину»104.
Не осуждая именно евреев за поражение Германии, Гинденбург и Людендорф сделали достаточно, чтобы посеять еще больше сомнений. Мало того, что свидетельства тандема скрепили печатью одобрения миф об «ударе в спину» – им удалось распространить крохи информации, которые могли намекать на некую внутреннюю измену, будь то измена со стороны тыла, революционеров или даже конкретных личностей. Так, Людендорф «неохотно» повторил замечание, которое приписал Ратенау: «День, когда кайзер и его окружение победоносно пройдут парадом через Бранденбургские ворота на белых конях, будет днем, когда мировая история утратит свое значение»105. С куда меньшим изяществом другие представители разбитой армии начали более направленные атаки на евреев. Генерал-майор Эрнст фон Врисберг особенно критиковал евреев за их роль во всех аспектах революции. К тому моменту и Макс Бауэр отбросил все любезности, заявляя, что евреи планировали революцию и падение Германии, по крайней мере, с середины конфликта106.
Правые, в числе которых также были бывшие военные, тоже сделали вывод, что именно евреи вонзили кинжал в спину армии. Но пока Людендорф, Бауэр и другие колебались, принять ли это мнение, крайне правые пришли к этому выводу с опасной долей расчета. В феврале 1919 года Генрих Класс и другие члены Пангерманской лиги собрались во франконском Бамберге на первое послевоенное заседание. Как, вероятно, ожидалось, в основном на повестке дня этой убежденной националистической группировки были поражение и революция. Класс четко разъяснил своим внимательным слушателям, что «еврейское влияние» было «движущей силой» военного краха Германии. Самым поразительным в этом заседании было не это объединение евреев и поражения, а циничный антисемитизм собрания. В самом деле, пангерманские делегаты хладнокровно решили, что их движение будет атаковать евреев для содействия собственным политическим интересам. «Бамбергская декларация», вышедшая по итогам заседания, просто утверждала, что евреи являются «чужеродным элементом» в стране107.
Учитывая, что тридцать девять евреев из Бамберга отдали свои жизни в Первой мировой войне, выбор места для конференции Пангерманской лиги был по меньшей мере провокационным. Но пангерманисты никогда особенно не были озабочены такими размышлениями. Напротив, группа повела собственную деструктивную атаку на вклад немецких евреев в войну с целью доказать, что они уклонились от воинского долга. Один из лидеров Пангерманской лиги, Альфред Рот, часто писавший под псевдонимом Отто Армин, опубликовал собственную подборку служебной статистики, якобы опиравшуюся на еврейскую перепись 1916 года. Согласно сомнительным данным Рота, на каждого погибшего на войне еврейского солдата приходилось более 300 умерших немцев нееврейского происхождения. А потому, утверждал он, «понятию бескорыстного служения народу и отчизне нет места среди них [евреев]»108. За этим последовала настоящая битва статистик, поскольку еврейские аналитики и полемисты-антисемиты обменивались взаимоисключающими данными109.
Причиной, по которой люди тратили столько энергии на бесполезные статистические упражнения, был миф об «ударе в спину». Если Германия потерпела поражение от внутренних предателей, немецким евреям было предельно важно, чтобы на кинжале не нашлись их отпечатки пальцев. В то же время немецким правым было не менее важно смыть кровь поражения с собственных рук – показывать на другого виновника оказалось удобным способом отвлечь внимание. Это пугающе простое объяснение поражения Германии в войне нашло поддержку в последние дни конфликта и у евреев, и у других немцев, но в разгар революции немецким правым удалось направить этот дискурс против евреев. Другие опасные пережитки конфликта развивались похожим образом. Всеобщая война, атмосфера разрушения, территориальные амбиции и очернение «чужих» – все это оставило свой след на общем военном опыте Германии. Но после поражения, революции и Версаля немецкие евреи постепенно оказались исключены из наследия, которое сами же ранее помогали создавать.
