– Надя, прости, – прошептал Никита и резко рванулся, но цепь не пускала.
– Ты теперь навсегда будешь прикованный, – печально проговорила Надежда Сергеевна. – Она вовсе не Влада, разве ты не видишь?
– Как не Влада? Что ты, Надюша. – Никита вытер со лба выступивший пот. – Просто она другая. Не такая, какую мы знали. Так бывает, люди не сразу раскрываются.
– Ты слеп, Никитка. – Надежда Сергеевна покачала головой. – Всякий, кто сильно любит, слеп. Вот и я была слепой, любила тебя, а ты мне изменял с какой-то Машей. – Она пошла от него по песку, не оставляя следов.
Никита молча и тяжело дыша смотрел ей в след.
– Надя!
Она обернулась, поправила завитые в локоны волосы.
– А ведь она не любит конфеты. Не любит «Ласточку».
– Какую «Ласточку»? – пробормотал Никита и проснулся.
Из-за пыльных штор в горницу светило солнце. Никита с трудом сел в кровати и огляделся. Шоколад мирно дремал рядом на коврике. Влада посапывала в своей постели. Что за чертовщина ему приснилась? Очевидно, все смешалось: его мысли о вине перед Надей, о том, что Влада изменилась. А мать-то при чем? Никита вспомнил, что покойники снятся к перемене погоды. Он глянул в телефон – шесть без малого. В Москве он так рано не вставал, однако спать больше не хотелось. Никита потихоньку слез с кровати, оделся и вышел на улицу. Следом выскочил проснувшийся Шоколад.
За ночь действительно потеплело. Несмотря на ранний час ощутимо припекало солнце. Никита с интересом оглядывал двор – вчера не успел в суете и заботах. Возле ограды росли три большие яблони, все уже в розовых бутонах, готовые к цветению. Рядом с ними примостились кусты смородины и крыжовника. У колодца, точно красная девица, тосковала одинокая тоненькая рябинка, под ней стояла деревянная лавочка с облупившейся краской. Никита присел на неё и с наслаждением вдохнул свежий, наполненный ароматом зелени воздух. Отчего ему здесь так хорошо? Даже на своей шикарной, благоустроенной даче он не чувствовал себя так спокойно и умиротворенно. Неужели оттого, что рядом Влада? Он представил себе ее лицо, пламенеющие во сне щеки, длинные, опущенные ресницы, и губы его невольно дрогнули в улыбке. Надо идти готовить завтрак, скоро она проснётся. Он оставил Шоколада резвиться во дворе, а сам пошёл в дом и занялся приготовлением геркулесовой каши.
Работа спорилась в его руках. Молоко весело булькало на плитке, на печке закипал чайник. Никита нарезал бутерброды с колбасой, разложил их на тарелке. Он и не думал никогда, что так приятно готовить для кого-то – всегда старались для него. Никита кинул в готовую кашу большой кусок масла и с удовлетворением дождался, когда он начнёт оплывать ровными, жёлтыми кругами. Поставил на стол чайник и чашки, насыпал в вазочку печенье и конфеты.
– Как вкусно пахнет, – раздался из постели голос Влады. – Дед, ты просто прирожденный повар. Ты всю жизнь так готовил?
– Нет, только теперь начал, – смущенно пробурчал Никита. – Проснулась?
– Ага.
– Давай быстренько за стол, всё стынет.
На этот раз Владу не нужно было просить дважды. Она вскочила, умылась под рукомойником и с аппетитом принялась за кашу.
– Добавки хочешь? – спросил ее Никита, когда тарелка опустела.
– Хочу.
Он положил ей ещё.
– Чай пей. С конфетами.
– Спасибо, я такие не люблю. – Влада отодвинула вазочку.
– Как не любишь? Ты же их обожала. Я специально для тебя… – Никита не договорил.
Он вдруг ясно вспомнил сегодняшний сон и слова Нади: «А конфеты она не любит. Разве ты не заметил?»
– Гадость эта «Ласточка», – проговорила Влада и брезгливо поморщилась.
Никита больше ничего не сказал. Отчего-то ему стало тоскливо и тревожно, безмятежное настроение улетучилось без следа. Он украдкой взглянул на Владу: та держала чашку в левой руке. Она поймала на себе его взгляд, кашлянула и перехватила ее в другую руку.
– Что будем делать, дед?
– Не знаю. Хочешь, спой. Я попробую подыграть.
– А ты умеешь? – удивилась она.
– Умею. Я говорил тебе.
– Не помню, прости. – Она поставила пустую чашку на стол и скрутила волосы в узел на затылке. – Ну давай попробуем.
Никита достал из чехла гитару. Почему-то у него дрожали руки. Он долго не мог настроить ее – то не докрутит колки, то, наоборот, перекрутит. Влада терпеливо ждала, сидя на стуле и чуть наклонив набок голову.
– Я готов, – наконец произнёс Никита. – Что будем петь? Что-нибудь из Агилеры?
– Да ну, не люблю ее. Давай лучше вот это. – Она принялась напевать весёлый мотивчик. Никита на ходу подбирал аккорды. – Дед, а ты молоток, – похвалила его Влада. – Ну что, запомнил?
– Вроде бы.
– Тогда давай ещё раз.
Они спели песню от начала до конца. Получилось недурно.
– А повыше можешь взять? – попросила Влада. – Эта тональность слишком низкая, мне неудобно.
Никита пожал плечами.
– Могу.
Она действительно не доставала некоторые низкие ноты. Никита мог поклясться, что раньше она без труда брала их. Он взял на два тона выше. Голос Влады взмыл вверх. У Никиты кольнуло сердце. Боже, какая красота! Восторг.
Они занимались целый час. Никита совсем разыгрался и без труда подхватывал любую мелодию, которую напевала ему Влада.
– И для чего мне сдались Платоша и Толик недорезанный, когда у меня дед – крутой гитарист, – со смехом проговорила Влада. – Нам с тобой вдвоём надо было выступать. Неплохо бы заработали.
– Нет уж. Музыка – это мое хобби. Я ею зарабатывать не собираюсь.
– Ну да, я забыла. Ты ж у нас богатенький Буратино. – Влада вдруг обняла Никиту и чмокнула его в щеку.
Он совершенно обмяк, растаял, точно восковая свечка под огнём.
– Пойдём гулять, – предложил он.
– А можно?
– Почему нельзя? Кругом лес, никого нет. Никто нас не увидит.
– А если мы заблудимся?
– Не заблудимся. Я хорошо ориентируюсь на местности.
– Ну пошли.
Она натянула свои высохшие за ночь джинсы и толстовку. Они надели на Шоколада ошейник с поводком и вышли за калитку. Солнце светило уже вовсю, было откровенно жарко. Над головой жужжали стрекозы и мухи.
– Скоро лето. – Влада гибко потянулась, и ловко перепрыгнула через глубокую лужу. – Здесь, наверное, хорошо летом. А купаться есть где?
– Наверняка. Надо только разузнать хорошенько у местных.
– Ты узнаешь?
– Обязательно.
Она вдруг остановилась и серьезно посмотрела на него. Ее зелёные глаза сощурились.
