«Господи! Да что нужно было понять?»
– Ладно, давай, пока.
Послышался скрип табурета, затем шаги – Влада шла к двери.
Никита на ватных ногах вывалился из сеней на крыльцо и бросился к сараю. Сердце его бешено стучало. Он остановился в темноте, прислонился спиной к дощатой стене. По его лицу и по шее тек пот. О чем сейчас говорила Влада с неизвестным собеседником? Никита вдруг почему-то ясно вспомнил сон, приснившийся ему в первую же ночь, как они поселились в доме. Тогда он видел умершую Надю, и она сказала ему, что Влада больше не любит конфеты. Так и оказалось. Но что еще она сказала? Что?? Никита скрипнул зубами от напряжения, но мысль упорно увиливала в сторону.
Дверь дома распахнулась, двор прорезала полоска света. На крыльце показалась Влада.
– Дед! Ты где? Я же слышала, что ты пришёл.
Никита вжался в стену, словно стараясь расплющиться и слиться со старыми, потемневшими досками.
– Дед! – В ее голосе послышалось беспокойство. – А дед?
Громко залаял Шоколад. Он-то чует, что хозяин рядом, и сейчас прибежит сюда. Странно, что все это время он молчал. Спал, что ли?
– Дед, перестань. Это вовсе не смешно.
Память лихорадочно уцепилась за слово «вовсе». Что в нем, в этом слове? Почему все внутри похолодело, когда она его произнесла? «Вовсе»…
– Шоколад, где наш дед? Ищи его. – Влада сделала шаг с крыльца на траву.
И в тот момент, когда ее нога коснулась земли, Никита вспомнил:
«Она ведь вовсе не Влада, разве ты не видишь?»
– Вот ты где! – Она уже стояла на дорожке напротив сарая. – Ты с ума сошёл? Знаешь, который час? Чего ты тут прячешься?
Да, он сошел с ума. Так не бывает! Не может быть. Влада – это не Влада! Не его Влада, не та девушка, которая пришла к ним в дом погожим сентябрьским вечером. Она говорит не так, ест не так, поёт не так – все делает не так. Она даже не сразу отзывается на имя! И Шоколад не узнал ее, когда она зашла в квартиру.
Как он мог не замечать этого прежде? И кто этот неведомый двойник, как две капли воды похожий на Владу? Боже, во что он влип…
– Ты что здесь делаешь? – Влада скрестила руки на груди.
На ней был тот самый сарафан, который он купил ей в сельпо, синий, в желтый горошек. Волосы она подколола на макушке двумя ярко-желтыми заколками. У ее ног вился пёс.
– Ну ты и загулял. – Влада окинула его насмешливым взглядом. – А я жду его, жду! Идём ужинать. Я блинов напекла, масляных.
Никита с трудом перевёл дух.
– Ты иди, а я сейчас. Скоро приду.
– Да что происходит? – рассердилась она. – Сначала выговариваешь мне, что я никудышная хозяйка, не готовлю, не убираюсь. Я весь вечер потратила на эти долбаные блины. Получилось вкусно! Немедленно пошли, а то я обижусь.
– Скажи правду, кто ты? – шепотом проговорил Никита. Ему казалось, что земля дрожит у него под ногами, вот-вот – и развернётся адова пропасть.
– Здрасьте-мордасьте, забор покрасьте. – Влада уперла руки в боки. – Вроде ж ты не пьешь, откуда белая горячка? Внучка я твоя, Влада, приятно познакомиться.
Она шутливым жестом протянула ему руку, и Никита невольно отпрянул в сторону.
– Дед, ну хватит. – В ее голосе послышалась усталость. – Правда, все остынет. Пошли, а?
– Хорошо, пойдём.
Он послушно поковылял за ней в избу. Она усадила его за стол и поставила перед ним тарелку.
– Вот, попробуй.
Никита машинально поднёс ко рту вилку и начал жевать. Вкусно. Действительно вкусно! Кажется, она научилась готовить. И комната чисто убрана, половицы блестят, кровати аккуратно заправлены. Да только что толку от этого?
– Ну как? – горделиво поинтересовалась Влада, забирая у него пустую тарелку.
– Отличные блины.
– Спасибо на добром слове, – едко произнесла она. – Это все, что ты можешь сказать?
– Боюсь, что да.
– Ладно. Тогда, может, попоем? Достанешь гитару?
Он глянул на неё с изумлением.
– Сейчас? Ночью?
– Ну да, а что? Соседей нет, никто не станет скандалить.
Она стояла перед ним с тарелками в руках, слегка покачиваясь с пятки на носок. На губах играла добродушная улыбка.
– Ты этого хочешь? – Никита впился глазами в ее розовое личико, словно хотел проникнуть через красивую оболочку к тому, что творилось внутри этой рыжей головы.
– Конечно, хочу, раз спрашиваю. – Она поставила тарелки в таз с водой.
– Ну ладно, давай.
Он снял со стены гитару и начал настраивать. Влада тёрла мыльной губкой тарелки и тихо мурлыкала себе под нос.
– Я готов, – сказал Никита.
– Я тоже.
– Что будем петь?
– Давай Агилеру?
– Давай.
Он заиграл. Она вступила, тихо, словно в комнате кто-то спал и она боялась его разбудить. Постепенно голос ее окреп, взлетел кверху, разбивая воздух серебряными брызгами.
«Господи, дай мне сил верить ей! Верить этому хрустальному голосу, чарующей, беспечной улыбке, юному блеску в глазах. Ведь нельзя же не верить тому, кого любишь. И нельзя любить того, кому не веришь…»
Она замолкла, села рядом с ним на кровать. От неё вкусно пахло молоком и топленым маслом.
– Давай ещё споем?
– Давай. – Никита мгновение раздумывал, а потом заиграл вступление к ее композиции.
Она, наклонив голову, слушала переборы струн, и ее губы беззвучно шевелились.
«Вступи! Ну, давай, начинай петь! Это же твоя песня, твоё творение. Давай же, Влада! Если ты Влада…
Он доиграл последний аккорд. Она резко выпрямилась и встала.
– Зачем ты? Я не хочу. Не помню, да и не нравится она мне. Лучше другую, ту, что мы вчера пели.
– Другую так другую.
Она пела, он машинально щипал пальцами струны. В голове сверлила одна мысль: «Надо звонить Сашке, просить у него помощи. Одному мне не справиться с этой фантасмагорией. Придётся рассказать ему все с самого начала. Иначе дело кончится психушкой».
25
Назавтра он оставил Владу в избе, а сам отправился якобы за продуктами. Однако на самом деле, отойдя от дома на приличное расстояние и взобравшись на холм, где хорошо ловилась сеть, Никита достал телефон и набрал номер Куролесова.
– О, привет, старик! Как ты там? Я уж соскучился. Что у вас? Все в порядке?
– Саш, можешь приехать? – без обиняков, в лоб, спросил Никита.
– Хороший вопрос. – Куролесов слегка замялся. – Наверное, могу на выходных. Мы как раз с Ленкой и мальчишками хотели на пикник выползти. Правда, в Подмосковье, но можем и в Тверь сгонять, не проблема. Что-то случилось?
