Она покачала головой.
– Нет, среди них не было такой. Сколько ей лет?
– Примерно восемнадцать-девятнадцать. Высокая, рыжеволосая, кудрявая. Одинаково владеет обеими руками, в зависимости от настроения.
– Даже предположений нет. Понятия не имею, откуда она могла узнать о нас.
Никита кивнул и уткнулся в чашку. Он пытался понять, врет ли сейчас Маша или нет. Наверняка она знает Владу. Но почему упорно не желает сказать правду?
– Ник.
– Да?
– Посмотри на меня.
Он поднял глаза.
– Какой ты стал – злой, седой. Ты постарел, Ник. Ты несчастлив. Раньше ты был другим. – Она протянула худую руку и коснулась его волос. – Если б ты знал, как я ждала тебя тогда! Все думала: вот распахнется дверь, ты войдёшь, и мы будем вместе – я, ты, и наша девочка. Ведь ты же любил меня.
Ее пальцы ерошили его волосы. Сердце Никиты начало плавиться и растекаться горячей лавой по груди. Он встал, подхватил ее невесомое тельце, вынул из коляски и посадил к себе на колени.
– Моя бедная девочка…
– Я знаю, о чем ты думаешь сейчас, – сказала она, прижимаясь виском к его щеке. – Я обманываю тебя, а сама каким-то образом подослала к тебе эту Владу, чтобы… разрушить твою семью и вернуть тебя к себе. Но это не так! Я и не думала так поступать.
– Я верю тебе. – Никита бережно баюкал ее на коленях, точно ребёнка.
Он испытывал щемящую нежность и одновременно жгучее чувство вины. Из-за него она калека, он походя разрушил ее жизнь, оставив одну в этой дыре, безоружную перед жестокой судьбой, одинокую и уязвимую…
Он не знал, сколько они сидели так, молча, тесно прильнув друг к дружке, глотая непролитые слёзы. Время остановилось, и минуты превратились в вечность. Наконец Маша приподняла голову с Никитиного плеча.
– Ник, уже ночь.
Он с удивлением увидел, что в комнате темно. В темноте ее глаза казались огромными и бездонными, излучающими тихий свет.
– Ты устала? – спросил он ее.
– Нет.
Он услышал по голосу, что она улыбается.
– Отчего мне уставать? Я счастлива. Это ведь невозможно – то, что происходит. Так не бывает.
– Бывает. – Никита погладил ее по щеке. Она была прохладной и бархатистой. – Я – вот он, рядом. И я больше не брошу тебя. Никогда.
– Ах, Ник, что за ерунду ты говоришь. Неужели ты не понимаешь? Поздно, слишком поздно. Ничего больше не осталось. Только бесконечные клубки шерсти.
– Перестань. – Он нежно коснулся губами ее лба. – Все осталось. Ты нужна мне любая. Я ведь… помнил о тебе все это время. Скучал.
– Звучит как издевательство.
– Знаю. – Никита вздохнул. – Ну, прости. Я постараюсь загладить свою вину, буду самым нежным и любящим. Честно.
Она засмеялась, легко и звонко, точно птичка защебетала.
– Ладно, Ник, не подлизывайся. Я верю тебе. Вряд ли ты уедешь от меня в этот раз. Ты старик. Седой старик. Твоё место рядом со мной, сколько нам отпущено.
– Будем надеяться, что достаточно, – усмехнулся Никита. – Я думаю, нужно поспать хоть немного. Я проехал на машине восемьсот километров.
– Вот тут я тебя узнаю, – восхищенно проговорила Маша. – Герой.
Он посадил ее на стул и расстелил старенький, скрипучий диван. За окнами уже начало светать, когда они уснули, голова к голове, рука в руке. И когда к ним пришли первые сны, на березе красиво и печально запел соловей.
31
«Это было как чудо, волшебный сон. Обычный, жаркий летний день, и вдруг звонок в дверь. Я удивилась. Я никого не ждала – Галка и Алиса в отъезде, продукты приносили вчера. Я крикнула:
– Кто там?
И услышала в ответ:
– Свои.
Этот голос! Я узнала бы его из тысячи других. Я слишком много раз представляла себе, как это происходит. Так много, что однажды что-то внутри меня щелкнуло, сломалось, и я перестала ждать. Этот звонок застал меня врасплох, я почувствовала ужас и панику. Он стоял за дверью. ОН! Я точно знала это, я слышала его голос. Он требовал, чтобы я открыла. А я ехала в своей коляске в коридор и думала о том, что вот сейчас он войдёт и увидит, кем я стала. Мне было так страшно, что поджилки тряслись в буквальном смысле этого слова. И все же я открыла дверь.
Сначала он отшатнулся от меня, потом взял себя в руки и вошёл. Он тоже изменился: волосы белее снега, и осанка уже совсем не безупречна, а в глазах горечь и тоска. Он будто бы стал меньше ростом, уже в плечах. Все это я увидела разом – мое зрение жадно впитало в себя его новый облик. Он тоже смотрел на меня, и во взгляде были боль и растерянность. Прошло минут пять, пока мы оба опомнились. Он рассказал, зачем приехал. Это невероятно – кто-то, какая-то умелая актриса, представилась нашей внучкой, проникла к нему в дом, украла деньги. Он верил ей, более того, умудрился полюбить ее. Больше полугода он считал, что у нас был общий ребёнок, дочь.
И вот теперь он сидел у меня в кухне, пил чай и растерянно пытался понять – что же такое с ним произошло? Рыжая девушка, поющая джаз, назвавшаяся редким именем Влада. Я понятия не имела, кто она такая и откуда могла узнать про нас. Я никому никогда не рассказывала историю своей трагической любви, даже психологу Лизе, и уж точно не называла имён и фамилий. Откуда же могла взяться эта самая Влада?
…Все эти мысли бродят у меня в голове, как стадо непослушных баранов. За окном знойное июльское утро. Я только что вынырнула из дремы, лежу и смотрю на лицо Ника. Он спит. Мне хочется поцеловать его, но я боюсь разбудить. Пусть спит, он устал. Не многие в его возрасте решатся двое суток гнать машину из Москвы в захолустный городишко. Я знаю лишь одно – я больше не отпущу его никогда. Спасибо чуду по имени Влада, которое нас свело».
32
Никита проснулся оттого, что яркие солнечные лучи нещадно били в глаза. Он не сразу вспомнил, где находится, а вспомнив, поспешно сел на постели и огляделся. Маши рядом не было, но из кухни донесся тихий звон посуды. Никита с облегчением выдохнул и босиком вышел в коридор.
Дверь в кухню была открыта, Маша в коляске хлопотала у плиты. При виде Никиты она улыбнулась.
– Проснулся? Наконец-то. Уже полдень. Я оладьи испекла. Садись завтракать.
– Сейчас. – Никита скрылся в ванной, пустил воду из чахлого, проржавевшего крана и уставился на себя в потемневшее от времени, круглое зеркало над раковиной.
Ну и видок! Волосы дыбом, под глазами чёрные тени, взгляд счастливо-безумный. Он ополоснул лицо холодной водой, потом залез под такой же холодный душ и долго стоял, пытаясь привести в порядок мысли и чувства. В дверь постучали.
– Ник, ты живой там? Все в порядке?
