89. Гаснет лампада Эль-Пардо
Все в жизни когда-нибудь да кончается, настал черед и франкизма. После убийства адмирала Карреро Бланко, гаранта сохранения режима, при восьмидесятилетнем больном и ушедшем в астрал Франко и наличии демократических сил, все лучше и лучше организованных и оказывающих нешуточное давление, все уже было ясно. Франкизм шел на слом прямым курсом, но держался на плаву, потому как еще довольно ловко отбивался. Дон Хуан Карлос де Бурбон, в те годы не более чем юный красавчик, был назначен преемником с титулом короля, и «бункер» вместе с военными держал его на коротком поводке. Тем не менее, как мы уже отметили в предыдущей главе, самые прозорливые уже поняли, куда ветер дует. Как говорится, мнения разделились. В среде ветеранов и выгодоприобретателей режима было немало тех, кто был не прочь встретиться лицом к лицу с будущим, однако при условии сохранения всех привилегий прошлого. Самые смышленые франкисты и фалангисты, внезапно прозрев, без зазрения совести отрекались от собственной биографии, в то время как другие окапывались для самоотверженного и геройского противостояния любым изменениям. Полицейские репрессии усиливались параллельно с закрытием журналов и максимальным закручиванием гаек со стороны цензуры. 1975 год стал annus horribilis
[89]: годом насилия, страха и бесчестия. Кризис в Западной Сахаре (разрешившийся наконец тем, что эта территория была оставлена наихудшим и очень стыдным образом) еще больше осложнил ситуацию: с одной стороны – терроризм, с другой – демократическое давление, и тут же – консервативная реакция, зверства ультраправых, нервные и опасные военные, слухи о государственном перевороте, казнь пяти антифранкистов. Все разворочено и перемешано до крайности, трюки старого фарса уже не срабатывают. Каудильо наконец воспарил на небеса, ну или куда там ему выпал билет отправиться. Но его похороны показали то, о чем сегодня предпочитают не вспоминать: тысячи и тысячи испанцев прощаются с усопшим на гражданской панихиде или следят за телетрансляцией похорон со слезами на глазах, и слезы эти – далеко не всегда слезы счастья. Продемонстрировав тем самым, что сорокалетнее помпезное пребывание Франко у власти объясняется не только тем, что он имел карманную армию и без конца заселял кладбища, но и тем, что был такой сегмент испанского общества, хоть и меняющийся со временем, что полностью или частично разделял его взгляды. А ведь в сегодняшней Испании, такой же беспамятной относительно этого, как и многого другого, оглянешься назад, так окажется – с ума сойти, – что буквально все были героическими борцами с франкистским режимом. Однако вот с такими исходными данными: сорок лет мы полной ложкой хлебали этот режим, а диктатор умер в собственной постели, – что-то здесь явно не сходится (как сказал один чувак, адресуя свои слова паровозу, который по прибытии на мадридский вокзал Аточа выпустил мощный столб пара: «Этот бы парок, да в Деспеньяперрос»
[90]). Возвращаясь в 1975 год, скажем главное: лишь только угасла лампада в Эль-Пардо, Хуан Карлос был провозглашен королем. В обмен на клятвенное заверение, что порядки в шарашке он сохранит. А вот тут-то закоренелые франкисты и просчитались, потому что – к счастью для Испании – паренек оказался малость клятвопреступником. Он был хорошо образован, к его воспитанию приложили руку, несомненно, умные и знающие наставники, которые и в дальнейшем оставались в его окружении. Влиянию этого блестящего окружения можно приписать и добрые советы. Следовало выбирать: увековечение франкизма – задачка решения не имела – с его абсурдной лакировкой посредством косметической модернизации, которая уже никого не могла обмануть, или принятие реальности. А реальность была такова, что демократические силы энергично давили во всех направлениях и испанцы громко взывали к свободе. И это уже не поддавалось контролю в старом стиле тюрьмы и расстрела. Обновленная оппозиция требовала реформ; левое ее крыло, которое отличалось неплохой организацией и способностью эффективно координировать усилия, выступало за слом режима. Честно говоря, я не знаю, насколько умен был дон Хуан Карлос; но вот его советники глупцами уж точно не были. Это были люди с кругозором и политическим чутьем. По моему мнению, в стране с вековыми традициями дома терпимости, к каковой категории относится Испания, в стране, специализирующейся на саморазрушении и с политическими амбициями, вновь доведенными до точки кипения, только монархия Хуана Карлоса обладала достаточной властью и легитимностью для такого управления процессом демократизации, чтобы он в очередной раз не вылился в национальную катастрофу. И вот тогда, в 1976–1978 годах, страна и отправилась в свое фантастическое путешествие – единственный транзит из тоталитарного режима в демократию, о котором известно Истории. Такого никогда еще не было. Так что все еще сомневающийся король и его умные советники совершили чудо – реформировали изнутри то, что казалось нереформируемым. И это, ни много ни мало, станет самоубийством режима и рождением свободы. Весь мир, затаив дыхание, следил за событиями, которые вновь сделали Испанию достойной восхищения.
90. В конечном счете – Испания
Итак, дамы и господа, мы добрались до наиважнейшего гражданского и патриотического деяния, реализованного испанцами за всю их долгую, кровопролитную и печальную историю. До того самого события, которое – должно же оно было когда-то случиться – вызвало восхищение демократических государств и возвело нас на пьедестал достоинства и международного престижа, дотоле не виданных (достоинства и престижа, которые к настоящему моменту мы носим уже пару десятилетий, борясь с идиотской безответственностью). Та чудесная вещь, которая была названа транзитом, оказалась поистине шедевром, поскольку впервые в истории Европы трансформация диктатуры в демократию совершилась мирным путем. Франкистские законы были преобразованы в законы народные без какого бы то ни было насилия. «Из закона в закон», по удачной формулировке Торкуато Фернандеса-Миранды, одного из главных советников короля Хуана Карлоса, стоявших у руля этого процесса. В первый раз и, к сожалению, в последний историческая память была применена не для того, чтобы столкнуть лбами, а чтобы объединить, не забывая. Как раз этот отказ от забвения, здравая уверенность в том, что у всех и каждого за плечами есть либо Паракуэльос, либо Бадахос (не отрицая того, что беззаконие победителей убивало в больших масштабах и на протяжении большего периода времени, чем законность побежденных), подвели к осознанию острой необходимости не повторить прошлых ошибок, проявлений спеси и бесчестия. И, заручившись этим, Испания, ее политики и ее граждане взялись за инженерию демократии. За разрыв с прошлым через реформу. Это стало возможным, естественно, лишь потому, что самые разные силы проявили государственное чутье, потому что они сумели создать общее пространство для дискуссий и переговоров, на благо всех. Адольфо Суарес, этот молодой, блестящий и амбициозный тип – из Авилы, который когда-то носил синюю рубашку и вышел из Национального движения
[91], – вот кто был поставлен организатором всего процесса. И он отлично с ним справился, угощая сигареткой, похлопывая по плечу и заглядывая в глаза коллегам (гранд среди грандов, что-то среднее между носителем благородного духа и наперсточником из мадридского квартала Лавапьес, к тому же еще и красавец). Ощущая за своей спиной короля, располагая поддержкой со стороны оппозиции – социалистов, коммунистов и других партий, – опираясь на доверие и ожидания общества, полностью осознающего деликатность исторического момента, Суарес с помощью гибкости и ума добился успеха – укрощая «бункер», все еще грозно скалившийся, и справляясь не только с убийственной уклончивостью крайне правых, но и с выпадами безумного, неграмотного и преступного баскского терроризма; последний, казалось, был даже более заинтересован в срыве всего процесса, чем сами фалангисты. Была легализована Социалистическая партия, а вскоре и Коммунистическая, теперь уже – в ходе мощного и неукротимого движения по пути свободы, того очень непростого движения, последовательными этапами которого были: «Закон о политической реформе», принятый кортесами в 1976 году и поддержанный на всенародном референдуме, и первые демократические выборы 1977 года – Испания вновь голосовала! Выборы просеяли сквозь сито старые и новые партии, зафиксировав расклад основных сил: Союз демократического центра
[92], другими словами, правые, из которых потом оформится Народный альянс
[93] (165 мандатов – на 11 меньше, чем требовалось для достижения абсолютного большинства
[94]), ИСРП (118 мандатов) и Коммунистическая партия (20 мандатов). Оставшиеся мандаты распределились между блоками меньших размеров или достались националистическим партиям. Все это, разумеется, заставило скрежетать зубами крайне правых и франкистских генералов, без тени сомнения тут же навесивших на Хуана Карлоса ярлык короля-клятвопреступника, а на Суареса – предателя, каких расстрелять мало. И вот тогда, задействовав пару яиц – будем называть вещи своими именами – и талант переговорщика Адольфо Суареса, заручившегося доброй волей лидеров социалистов (Фелипе Гонсалеса) и коммунистов (Сантьяго Каррильо), военных удалось-таки удержать в границах закона, казармы – под разумным контролем, а танки – в их гаражах, или где там обычно хранят танки. Да еще и преодолеть зловещие препятствия, которые на каждом шагу ставили терроризм правых экстремистов (массовое убийство на вокзале Аточа и другие варварства), терроризм левых экстремистов (ГРАПО) и заскорузлое националистическое зверство (ЭТА). И вот таким образом мы, испанцы, со свободой, сметанной на живую нитку, однако имея желание и волю ее закрепить, приступили к следующему шагу: нам предстояло обзавестись конституцией, которая определит наши права и обязанности, провозгласит реальность Испании и установит границы и рамки сосуществования, исключающие повторение ошибок и трагедий прошлого. И за эту работу – создание того текста, который станет нашей Великой хартией вольностей 1978 года, – взялись наиболее блестящие мужчины (женщины тоже уже начали появляться, но пока что с краю фотокарточки), лучшие представители всех имевшихся на тот момент политических сил. Со свойственными им интересами и амбициями, конечно же; но в то же время – с благородством и здравым смыслом, не виданными дотоле в нашей истории.
