На вытоптанном стадионе без разметок и профессионального покрытия. Не рядом с игроками, чьи гонорары исчислялись миллионами. Пусть у нас не было трибун с тысячами зевак, а наши зрители рассаживались на траве или забирались на ветви деревьев, но я ни за что не променял бы эту работу на другую.
Мое предназначение оказалось среди этих темных, как негритята, и таких же босых и покрытых пылью, мальчишек разных возрастов, чье сердце было отдано футболу. Они могли играть часами.
Без еды, воды и перерывов. Уставшие, но довольные, более благодарных учеников я еще не встречал.
Приходилось силой уводить их в самый разгар дня, чтобы никто не свалился с солнечным ударом. И все равно они не расставались с мячом, даже когда буквально падали от усталости.
Я учил их всему, что знал, видел и пробовал. Мы собирались в круг в тени, мокрые после купаний в море, и они слушали о Лондоне, о моих товарищах, живых легендах, с открытыми ртами. И часто, обязательно, спрашивали, почему я все бросил? Или не стал тренировать мальчишек там?
Я не мог объяснить им, что, останься я в любом другом месте, то гарантировано бы спился, если бы не Божья Коровка.
Конечно, не она взяла меня за руку и доставила к Палычу, но ее благотворительность и случайное совпадение привели к тому, что я все-таки очутился в интернате.
Мне пиздец, как не хватало ее.
Ладно.
Мне очень не хватало ее. Я очутился не материться. Знаете, этим пацанам только дай волю. Иногда от них я слышала такое, от чего уши в трубочку сворачивались. Приходилось показывать им пример. Держать язык за зубами и даже в моменты азарта не орать благим матом, где каждое слово было нецензурным.
Но в моменты, когда я оставался с самим собой, один на один, я позволял себе признаться — я охуенно скучал по Божьей Коровке.
Даже по редким встречам. Даже по возможности просто видеть ее. Вдыхать ее цветочный запах. Не говоря уже о большем, хотя секс теперь не был главным. Я сходил с ума от желания просто видеть ее по вечерам в своем домике.
Иногда я настолько забывался, что в порывах радости, когда наши забивали годы, даже оборачивался, чтобы найти Ксению взглядом. Как будто она была со мной в Латвии, стояла за моей спиной, а не осталась в Москве, продолжая плясать под дудку моего отца.
Но Ксении, разумеется, не было на пыльном, выжженном солнцем стадионе. Она не ждала меня, сидя в высокой траве, щипая травинку или щурясь на солнце. Не бежала впереди меня на пляж и не обвивала свои ноги вокруг меня в море, пока я поддерживал ее за талию.
В моем воображении она, конечно, всегда была в том купальнике в горошек, в котором она плавала в отцовском доме. Только на этот раз, спрятавшись от детских глаз, я мог бы этот купальник с нее снять и трусики отвести в сторону. Прямо в воде.
Но она все еще принадлежала другому мужчине. А я в нашу последнюю встречу дал ей слово, что буду ждать. И обязательно дождусь, но, видят небеса, ожидание давалось особенно сложно.
Поэтому каждый вечер я писал ей сообщения.
Она так ни на одно не ответила, но я знал, что она читает их. Понимал, почему она выбрала такую тактику. Проще будет сказать, что неизвестный рижанин просто ошибается номером раз за разом. Я не называл ее имени, не вспоминал прошлого, только писал ей, как сильно мне ее не хватает.
И днем, пока мои парни готовились к главной игре — чемпионату среди детских лагерей на взморье, и потом, неделя за неделей, вышибали конкурентов, планомерно двигаясь к финалу, мне удавалось хоть как-то отвлечься. Но ночами и вечерами я был предоставлен сам себе. И очень скоро понял, что просто не могу представить своей дальнейшей жизни без нее.
— Ре tevis atbrauca! К тебе приехали!
Из-за смеси латышских и русских слов до меня не сразу доходит смысл. Сказываются усталость и перегрев.
— Ко мне? — удивился я.
— Да, женщина! Ждет тебя!
Срываюсь и бегу со всех ног к главному зданию, надеясь только на то, что она все- таки прочла мои смс-ки. Колено горит огнем, но мне плевать.
Ведь возможно, уже сегодня я буду засыпать вместе с ней и отец наконец-то ее отпустил.
27- 1
***
Кондиционер гоняет холодный воздух по залу, пока за панорамными окнами ресторана асфальт едва не плавится от жары. Напротив меня за укрытым белоснежной скатертью сидит мама Светы, у которой серьезные ожоги на лице, и чья операция уже назначена. Бумаги дрожат в руках женщины.
— Так, значит, все получится?
Ирина, мать Светы зовут Ирина. И ее дочери нужна пересадки кожи после ожогов на лице.
— Да, на днях фонд проведет необходимую транзакцию в клинику в Мюнхене. Как только их банк, подтвердит оплату, вам назначат дату первой операции. Не волнуйтесь, Ирина. Вы сделали для своей дочери очень многое, осталась финишная прямая.
— Вы спасительница! Спасительница! Дай бог вам счастья! Знаю, что вам может и не пригодится, но вот… Не сочтите за рекламу, учитывая ваши связи, — она краснеет, но все равно протягивает визитку. — Я помогаю людям с поиском жилья, снять-продать. Знаю, что вы не станете пользоваться таким агентом, как я…
— Бросьте. Если мне понадобится когда-нибудь, я позвоню именно вам. Спасибо.
— Вам спасибо, Ксения Михайловна. Спасибо большое. Я пойду.
Она берет бумаги со стола, краснеет и сталкивается с каким-то клиентом, смущается еще сильнее и убегает из ресторана.
Раскрываю ежедневник, который лежал на краю стола, машинально вкладываю между страниц визитку. Вписывать имя ее дочери в мой список еще рано, но в нем за этот месяц и так уже прибавилось достаточно имен.
Их могло и не быть, если бы я решилась уйти от Сергея первая и не стала ждать развода. Стоили они этого месяца ожидания? Я хочу верить, что да.
Допиваю кофе и решаю, что не буду есть в этом ресторане. У еды в таких заведениях совершенно нет вкуса. Уверена, что это только для меня, а остальные вполне правдиво наслаждаются и расхваливают талантливых поваров.
Оплачиваю счет и выхожу на знойную улицу, предварительно нацепив на глаза солнечные очки. Спиной чувствую охранника, который следует за мной бесшумной тенью, пока я иду прямиком к холодильнику с мороженым прямо на перекрестке.
Выбираю самый простой пломбир в вафельном стаканчике. Уже который раз, с наступлением лета, ищу то самое мороженое, которым меня оба раза угощал Тимур.
Отрываю этикетку, но не успеваю распробовать как следует. Спиной чувствую толчок и едва не падаю сама, но на асфальт вместо меня приземляется только стаканчик.
— Аккуратнее!
Это мой охранник тут как тут. Когда оборачиваюсь, Армен уже держит за плечо какую-то покрасневшую от зноя девушку. Ее лицо скрывают солнечные очки, а еще она резво вырывается, мешая рассмотреть, как следует.
