Принц накануне признался, что в королевской свите Витгерда у него был шпион и сообщник. Значило ли это, что этим шпионом и был ныне покойный. Поэтому и был умерщвлен, чтобы не выдать всех секретов и планов Эратриэля!
От догадки и нетерпения я даже заерзала на лошади.
— Что-то случилось? — обеспокоился Лаугас. — Тебе плохо, Гинтаре?
— Н-нет! — слишком быстро ответила я.
— Хорошо, скоро мы…
Но договорить не дала вставшая на дыбы лошадь. От неожиданности, мы чуть не рухнули в снег.
— Глупая скотина! — выругался в сердцах мой друг. — Чтоб тебя…
— Не спешите, юноша, — от голоса, раздавшегося совсем рядом, побежали мурашки по спине.
— Кто вы? — животное удалось осадить, и Лаугас тут же взял себя в руки.
Перед нами стоял человек в темном плаще, с низко надвинутым капюшоном. Вот тебе и спаслась от вепря. От судьбы, как говорится, спасенья нет.
Из-за припорошенных стволов деревьев на дорогу выходили все новые и новые темные капюшоны. Явные последователи Гильтине окружили нас со всех сторон.
— Предлагаю отдать девчонку добровольно, — холодным голосом произнес тот, кто по-прежнему стоял ближе всех к нам.
— Конечно, а меня за это вы убьете быстро и безболезненно! — огрызнулся молодой лорд Вигинас
— Как знать. Возможно и живым отпустим.
— Если бы хотели отпустить живым, то не явились всем скопом! — констатировал Лаугас.
Но мы с ним были только вдвоем, остальные воины остались на поляне разбираться с тушей вепря и телом Дардаса.
— Но есть надежда, не правда ли? — гильтиниец развел руками, показывая, что у него ничего нет. — Отдайте нам девушку, а сами езжайте с миром, смелый юноша.
— Ну, уж нет! — воскликнул молодой Вигинас, спешиваясь с лошади. — Если придется драться, то я буду драться, а не бежать, как последний трус!
— Воля ваша!
Но Лаугасу не позволили даже перекинуть ногу через луку седла. Что-то промелькнуло в воздухе и с глухим стуком ударилось в голову парня. Меховая шапка слетела с головы, а крепкие пальцы в последнем усилии вцепились в гриву. От этого лошадь снова испугалась и заржала, становясь на дыбы. В ужасе, что животное затопчет бессознательного юношу, падающего ей под копыта, я закричала, но не успела схватиться за поводья, от чего мое тело совершило переворот в воздухе и полетело кулем вниз.
Тут-то сознание наконец-таки сжалилось надо мной и милосердно покинуло тело, возможно вместе с жизнью. Ибо после такого падения не свернуть шею было практически невозможно.
14.2
Ужасная головная боль вышибла меня из укутывающих объятий беспамятства. А затем резкий рвотный спазм, скрутивший все внутренности тугим жгутом, еще на грани сна и яви, окончательно подтвердил, что, умерев, я явно попала в Навь, потому что так плохо в Клаусасе или в реальной жизни, быть просто не может.
— Просыпайся! — из повторного провала в забытье меня вывел женский голос и запах трав в кубке, который небрежно сунули мне под нос. — Переход порталом для таких недотеп как ты — невероятное испытание, а уж в бессознательном состоянии, так и подавно.
— Ч-чт-то? — я попыталась рассмотреть женщину, что сидела рядом, но мне не давали сосредоточится на размытом силуэте сонная муть в глазах и полумрак в покоях. Надо сказать, покоях весьма аскетичного убранства. — К-кто в-вы?
— А ты, как думаешь? — в ее голосе послышалась насмешка и… что-то еще неуловимо знакомое.
Но думать я, увы, не могла вообще. В голове все еще шумело, а боль и не думала отступать, разъедая все, что находилось внутри черепной коробки.
— Болваны слегка переусердствовали, когда тащили тебя сюда, — женщина по- прежнему не двигалась, сидя с выпрямленной спиной. — Надо сказать спасибо, что по дороге все притолоки твоей головой не пересчитали. Но что можно хотеть от бездушных марионеток?
После этих слов, у меня по спине побежали мурашки. Рука сама дернулась и травяной отвар расплескался по руке и попал на юбку. Казалось, невинное движение, а голова разболелась с новой силой. Стон боли расплылся во мраке покоев кроваво-красным маревом в глазах.
Да что ж такое-то? Всего лишь через портал перетащили… а перед этим я весьма неизящно громыхнулась с лошади…
Лаугас! Жив ли?
Желчь с новой силой подступила к горлу.
— Да выпей ты уже, наконец, отвар! — раздраженно воскликнула женщина. — Что за глупое ребячество… в нем все необходимые, для снятия боли, травы.
Точно! И как я могла забыть? Ведь отвар пах, как в детстве тот, которым меня лечили дома — в обители.
Тут меня передернуло, словно стрела Перунаса угодила прямо в макушку!
В полумраке очертания комнатушки так и остались безликими и непонятными, как и, сидевшая рядом, женщина.
— Пей! У нас и так мало времени!
Эти повелительные интонации в голосе мне знакомы.
Я, словно в трансе, поднесла к губам кубок и выпила его содержимое.
— Где… я? — руки задрожали, от страха и догадки меня прошиб холодный пот.
— Ты правда так глупа или так сильно приложилась головой? — холодный циничный голос женщины не может принадлежать той, которую я знала.
Нет! Не может!
— Ты знаешь, она ведь тоже верила в добро до самого конца.
Я не стала даже голову поворачивать в сторону говорившей, чтобы, не дай Пречистая, не получить подтверждение собственным догадкам.
Вот правду люди говорят — счастье заключается в неведении.
— Что… все это значит? — подступившие слезы сдавили горло, не дав возможности нормально говорить.
— Когда с самого рождения живешь во лжи, — заговорила женщина. — Уже теряешь грань между правдой и вымыслом. Ложь действительно стала не просто частью моей жизни, она стала всей жизнью.
В груди защемило от того, с какой горечью были произнесены эти слова. Но страшная догадка кольнула душу острой невидимой иглой.
— Людя! Что с ней?!
— А что ей станется?
— Просто…
— И вот так всегда! — опять в словах напополам с раздражением присутствует острый привкус горечи. — Никогда не думаешь о себе! Только о других! Ни грамма эгоизма. Ни капли!
— Но ведь… — я не смогла больше сдерживать переполнившие глаза слезы. — Вы научили меня быть такой.
— Что за чушь?! — на этот раз в словах прозвучало отвращение. — Никогда я не забивала твою голову подобной чушью! Наоборот, когда впервые увидела тебя, разозлилась — такая забитая, полуживая — кожа да кости. Непонятно было, в чем только душа еще трепыхается. Но в глазах у тебя плескалось пламя. Да! Тебя не сломали.
