Зои снова открыла рот, но Тейтум жестом остановил ее. Немного помолчал, глядя на собаку. Пес выжидающе смотрел на Альберта, поджав хвост; наконец, потеряв надежду, отошел и улегся в углу гостиной.
— Если он невиновен, то ему нечего от нас скрываться, — сделал вывод Тейтум. — Мы всего лишь хотим задать пару вопросов. Если вы знаете, где его найти…
— Как я уже сказал, не знаю, — устало произнес Альберт. — Он перестал ходить на службы два месяца назад. Что-то случилось у него в семье. Когда вернется — неизвестно.
— У нас есть основания полагать, что среди прихожан у него был хороший друг, — сказал Тейтум. — Есть идеи, кто это мог быть?
— Ни единой.
— А что насчет этой фотографии? — Агент достал телефон и нашел фотографию Гловера с доски объявлений. — Вы помните, с кем он тогда разговаривал?
Альберт взял телефон бережно, словно фарфоровую куклу. Тейтум сомневался, сможет ли пастор увидеть на снимке вообще что-либо, кроме Кэтрин.
— Я помню тот день, — проговорил он. — Кэтрин организовала этот пикник вместе с Леонор. Мне их затея не нравилась. Прогноз погоды обещал дождь, и все могло отмениться. Но этим двоим под силу горы свернуть… В итоге все прошло идеально. Кэтрин испекла яблочный пирог, на который слетелись пчелы.
— Кто еще пришел на пикник? — спросила Зои.
Альбер помотал головой.
— Не знаю. Десятки прихожан. А где вы нашли эту фотографию?
— Коллаж в память о Кэтрин, в вашей церкви, — удивилась Зои. — Разве вы его не видели?
— Ох, нет, не видел. Я собирался сходить туда сегодня, но… — Он положил телефон на стол. — Я так устал…
— Вы помните, с кем он разговаривает? Похоже, пикник ярко запечатлелся в вашей памяти, и вы сидите в метре от Мура.
— Я помню Кэтрин. — Альберт потряс головой, словно присутствие дочери мешало ему увидеть любые другие детали того дня.
Он производил странное, пугающее впечатление сломленного человека. Тейтум чувствовал, что Альберт Лэм привык произносить длинные речи, придавая им яркость красивыми словами и энергичными жестами. Привык читать проповеди в своей церкви — так, чтобы его слова достигали и убеждали каждого прихожанина. Увы, теперь, сраженный горем, Лэм говорил короткими, бесцветными фразами, его голос звучал монотонно. Тейтум еще мог заметить тень того человека, каким Альберт был раньше: по театральному взмаху руки, по слову, неожиданно произнесенному с чувством. Но это были всего лишь рефлексы. Пастор Лэм ушел, и, возможно, навсегда. Остался Альберт Лэм, вдовец, потерявший единственного ребенка.
— Вы знаете, кто сделал мемориальную доску? — спросил Тейтум.
Вероятно, с пикника остались и другие снимки. Может быть, фотограф видел, с кем разговаривал Гловер. Или найдет фотографию с другого ракурса… Узнав как можно больше о времени, проведенном Гловером в общине, они вычислят его напарника.
— Один прихожанин, Терренс.
— Можете дать нам его телефон?
Альберт взял свой телефон со стола, несколько раз коснулся экрана и показал Тейтуму, чтобы тот переписал номер Терренса.
Зои не сдавалась:
— Попробуйте припомнить, с кем Гловер был близок. Возможно, вы видели их сидящими рядом на службе. Может, он приходил вместе с кем-то? Или уходил?
— Как я уже говорил, он помогал многим. — Альберт пожал плечами.
— Кому?
— Тем, кому был полезен его опыт. Людям с похожим прошлым, которые хотели начать жизнь с нуля.
Тейтум ощутил, как к горлу подкатывает тошнота. Он взглянул на Зои: ее глаза расширились, она тоже начала понимать.
— Людям, совершавшим насилие? — уточнил он.
— Да. Присоединившись к моей пастве, он вскоре выразил желание наставлять таких людей. Они выросли среди насилия и сами раньше были склонны к жестокости. Им сложно открыться мне или Патрику.
— А открыться Кэтрин? — предположил Тейтум.
— Ну, Кэтрин тогда была еще слишком неопытна и не вела консультации. Поэтому я сказал всем, что те, кто сталкивался с насилием и искал поддержки, может обратиться к Дэниелу. Он помогал им исправиться.
Пастор сам пустил в церковь убийцу дочери и практически познакомил его с сообщником.
— Нам нужен список всех, кто обращался к Дэниелу.
— У меня нет такого списка. Для этих людей была важна анонимность, и они могли обращаться к Дэниелу без моего ведома.
Они посидели в гостиной Альберта Лэма еще минут десять: Зои напряженно молчала, Тейтум задавал вопросы, пастор отвечал на них тихо и почти отрешенно. Если он и знал что-то об убийстве Кэтрин или о Гловере, это было скрыто за непроницаемой стеной его горя.
Когда они наконец покинули дом, Зои так быстро шагала к машине, словно хотела скорее убежать от Альберта Лэма. Тейтум старался не отставать. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы заметить, как она кривит губы и щурится, — Зои была в гневе.
Он уже должен привыкнуть: напарница всегда нетерпелива и вспыльчива. Ее раздражало, когда кто-то поступал глупо или не соглашался с ней или, еще хуже, отмахивался от нее. Но сейчас Тейтум заметил в ней что-то, вызывавшее беспокойство. Сейчас гнев Зои был необычным — не тот огонь в сухой траве, который мгновенно вспыхивает и выгорает за считаные минуты, а скорее булькающая лава, которая будет кипеть очень долго.
— Если б он сказал, с кем Гловер разговаривал в тот день, нам было бы от чего оттолкнуться, — проговорила Зои.
— А почему тебя интересует именно день пикника? — спросил Тейтум.
— День тут ни при чем. Просто у нас есть снимок с того пикника, и мы точно знаем, что Гловер там с кем-то общался. Камера не врет.
— Думаешь, Альберт солгал нам?
— Думаю, Гловер ему лгал, а он передает его ложь нам, что, по сути, одно и то же. Каждый прихожанин слышал свою версию этой лжи. С кем бы мы ни говорили, слышим только туманные намеки… Но фотография говорит правду. Она может привести нас к зацепке. Я хочу понять, как Гловер общался с прихожанами и что за людей он взялся наставлять.
— Хорошо, — сказал Тейтум, ища в телефоне номер Терренса. — Теперь нужно проверить, есть ли другие фотографии.
Глава 23
Терренс Финч сказал Тейтуму, что он профессиональный фотограф и что до вечера будет в своей студии на Саут-Эшленд-авеню, в нескольких минутах езды от дома Альберта. Зои выглядела напряженной и даже взрывоопасной, и Тейтум жалел, что у него нет плеера с альбомом Кэти Перри и ей подобных музыкальных кошмаров, от которых Зои успокаивалась.
Студия фотографа разместилась между автомойкой и невзрачной забегаловкой, где продавали гамбургеры. На стене студии неизвестный горе-романтик нарисовал сердце черной краской из баллончика. Сердечко вышло маленьким, поэтому имена в нем слились в неразборчивое пятно: каракули + каракули. Тейтум размышлял, не расстались ли мистер и миссис Каракули и как поживают их дети Закорючка, Клякса и Пятнышко.
