— Обратитесь к Валентайну, он поможет, — предложил Тейтум. — У ФБР есть программа распознавания лиц и мощные компьютеры, они смогут обработать весь отснятый материал и найти Гловера.
— Дельная мысль, — согласилась О’Доннелл. — Завтра предложу это Брайту.
В последней фразе чувствовалась горечь. Тейтум сочувствовал Холли. Ее назначили детективом по делу Кэтрин Лэм, а теперь все расследование в ведении Брайта: О’Доннелл задвинули. Грей знал, каково это, — и быстро сменил тему:
— А что с прихожанами?
— Я получила от Патрика Карпентера электронное письмо с именами прихожан, — сообщила О’Доннелл. — Триста двенадцать имен, из них сто семьдесят — мужчины. Возраст не указан, поэтому не уверена, кто из них подходит. И это далеко не полный список. Только те, кого вспомнил Карпентер. В большинстве случаев у него нет ни телефонов, ни адресов. Пробовала узнать подробности у Альберта Лэма, но он, похоже, едва может встать с постели. А еще этот Валентайн убедил Брайта, что на прихожан мы только впустую тратим время, чтоб ему…
— Ладно, я понял. — Тейтум поднял руки в успокаивающем жесте. — Сплошной отстой.
О’Доннелл ненадолго задумалась.
— Лаконично, но что толку, — наконец сказала она.
— Послушайте, уже поздно, а вы не спите с шести утра…
— С пяти. Что-то меня разбудило, и я не смогла заснуть снова.
— А когда вы ели что-нибудь последний раз?
— Я не… в общем, давно.
— У нас осталась пицца. — Тейтум указал на коробку на столе.
О’Доннелл набросилась на нее, как голодная пума на оленя. Открыла — и с разочарованием уставилась на свою добычу.
— На пицце ананасы.
Пума оказалась разборчивой.
— И что?
— Кто ест пиццу с ананасами?
— Я ем. — Грей приготовился к обороне.
— Ну вот, а вы только начали мне нравиться… — О’Доннелл все же взяла кусок пиццы и, жуя с мрачным выражением лица, проворчала: — Еще и холодная… Ледяная пицца с ананасом. Дожили.
— Мне нравится, как вы себя жалеете, — сказал Тейтум с улыбкой, — но, может, пойдем где-нибудь перекусим?
О’Доннелл пожала плечами.
— Что ж, полагаю, и дочь, и муж давно спят, так что я вполне могу сходить с вами.
— Спасибо за честь.
У Тейтума зазвонил телефон. Зои. Он жестом попросил О’Доннелл подождать и ответил на звонок.
— Тейтум? — У Бентли был странный, дрожащий голос.
— Что такое?
— Я в номере гостиницы… — Это прозвучало так, будто она сама не уверена, где находится.
— Я тут с О’Доннелл. У тебя что-то важное?
— А… — Долгая пауза. — Не, не очень важное. Может подождать. Правда, ничего важного.
— Зои, что-то случилось?
— Что? — Теперь в ее голосе звучал страх. — Нет. Ничего не случилось. Увидимся завтра.
Она дала отбой. Грей, нахмурившись, смотрел на телефон.
— Итак, — сказала О’Доннелл, — мы идем есть?
Глава 34
Владеющий собой человек весь день провел вдали от дома, чувствуя себя как плохой актер на подмостках собственной жизни. Он словно все время забывал свои реплики и мимику. Двигался неловко, механически. Его тело превратилось в тяжелый удушливый костюм, который не снять, как ни старайся. Хотелось бросить все, уйти со сцены. Но никакой сцены не было, как и сценария. И он знал, что Дэниел будет в ужасе, если он привлечет к себе еще больше внимания. Поэтому держал себя в руках. Однако все время до возвращения домой так сильно сжимал челюсти, что теперь голова у него чуть не раскалывалась.
Закрыв за собой дверь, он тут же понял, что у Дэниела выдался плохой день. Если живешь с тяжелобольным человеком, развиваешь чувствительность к его боли. Может, что-то меняется в запахе его дыхания и пота… Или Дэниела выдал слабый стон, донесшийся из-за закрытой двери комнаты для гостей… Неважно. В доме поселился недуг.
Владеющий собой человек добрался до холодильника и рывком открыл дверцу. Осталось пять флаконов. Наверное, кровь чем-то разбавлена. Нужно увеличить дозу. Он взял три флакона, подошел к шкафу и извлек из него большую кофейную кружку. Вылил содержимое флаконов в кружку, наполнив ее почти доверху. На поверхности появился большой пунцовый пузырь; потом он лопнул.
Владеющий собой человек поднес кружку к губам и жадно пил, чувствуя, как вязкая жидкость, соленая, с металлическим привкусом, обволакивает язык, десны, зубы, стекает в горло.
Подействовало. По телу разливалось спокойствие. Вот что ему было нужно все это время. Как он мог забыть…
Вдруг у него перехватило дыхание, к горлу подкатила желчь, и он метнулся в туалет. Как раз вовремя, потому что его вырвало; он хватался за унитаз обеими руками, кашлял и давился, на глазах выступили слезы. Вытирая лицо, наблюдал, как бурлит вода с красной рвотой; белый фаянс покрылся розовыми и коричневыми пятнами.
Кровь той женщины испорчена! Вот почему она ему не помогала, вот почему он не мог ее переварить.
Он склонился над раковиной, включил воду, побрызгал на лицо. И смотрел, как рыжие капли, стекавшие с подбородка, исчезают в стоке.
Затем надел пальто и вышел на улицу, все еще откашливаясь: его преследовал запах и вкус собственной рвоты. Улица покачивалась — или это он сам? Он побрел медленно, шаг за шагом, следуя за шумом автодороги.
Владеющий собой человек не знал точно, что искал, — просто хотел сбежать. Он шел, дрожа, обхватив себя руками, и вдруг увидел ее. Женщину с ребенком. Ту самую, которую встретил пару дней назад.
На этот раз он не сдрейфит. Ему нужен кто-то неиспорченный.
* * *
Все вокруг давали Джоан советы по воспитанию сына. Допустим, этого можно было ожидать от ее матери, которая все и всегда знает лучше, и от невестки, растившей троих детей и потому считавшей себя гуру. Но оказалось, что в вопросах материнства разбирался абсолютно каждый: и соседи, и продавцы в супермаркете, и даже холостые приятели мужа. Все они не только лучше Джоан знали о воспитании, но и чувствовали насущную необходимость делиться своими знаниями. Излюбленная тема ликбезов — детский сон. Особенно часто поступали советы о том, как укладывать ребенка спать, что делать, когда он проснется, и «Джоан, ты опять все делаешь не так».
Поначалу она сопротивлялась. Даже пробовала объяснять, что не все дети одинаковы. Что некоторые из них плохо спят. Что у детей, бывает, режутся зубки, а с болью уснуть не получается. И нет, она не станет просто оставлять сына плакать в кроватке часами. Но после многочисленных закатываний глаз, тяжелых вздохов и снисходительных «поступай-как-знаешь» Джоан стала просто кивать. Казалось, это всех устраивало. Ей давали совет — она кивала и продолжала делать так, как считала нужным.
