Кукла смотрела на меня с усмешкой, и в глубине ее глаз, точно искры в догорающем костре, вспыхивали алые блики. Я тоже смотрела, не отводя взгляда, и в какой-то миг, настолько краткий, что, возможно, его и вовсе не существовало, кукла моргнула.
Мне показалось, что меня вырвет. Вам когда-нибудь было страшно до тошноты, до такой степени, что организм на физическом уровне пытается исторгнуть из себя ужас?..
Зажав рот руками, я побежала в ванную. Меня сотрясали сухие спазмы, из глаз текли слезы. Кое-как успокоившись, я, держась за стену, выползла из ванной комнаты и пошла в кухню, избегая даже смотреть в сторону спальни. И едва не потеряла сознание, увидев еще одну куклу, сидящую прямо на столе.
Этого моя бедная психика выдержать уже не могла, и я свалилась в обморок. Думаю, это был даже не просто обморок, а микроинсульт, потому что с той поры у меня трясется нижняя челюсть – не сильно, но весьма заметно. Да еще и ходить стало сложно, меня словно бы мотает из стороны в сторону. Впрочем, я не врач, а потому не уверена, что правильно оцениваю свое состояние.
Очнувшись, я увидела, что куклы на столе нет. Ящик, который я привезла из Луизианы, стоял под кроватью в спальне. Я вытащила его и открыла.
Думаю, ожидала увидеть, что ящик пуст, а его обитательницы разбрелись по моему дому: двух ведь я точно видела. Однако куклы лежали там – издевательски-неподвижные, обманчиво-мирные. Ангелочки да и только!
У меня случилась истерика: я сидела на холодном полу и хохотала. Не могла остановиться, хотя из глаз уже лились слезы. Я икала, всхлипывала, тряслась, как алкоголик с похмелья.
Когда смех прекратился, я захлопнула крышку ящика, оставив кукол в темноте. Потом притащила из сарая длинные гвозди и, как сумела, заколотила крышку. А после перетащила ящик в сарай.
Ни на минуту не подумала я, что мне почудилось, а потому не особо надеялась, что гвоздями и перепрятыванием ящика можно решить проблему. Но все же, когда на следующее утро обнаружила одну из кукол в кровати рядом с собой, это произвело на меня шоковое впечатление. Страх – не точное, слабое слово, никак не способное описать то, что я почувствовала. На меня просто обрушилось небо…
Ладно, постараюсь опустить эмоции и придерживаться фактов.
А факт в том, что, вскочив с кровати, я заорала от невыносимой боли. На полу, вдоль кровати, лежала длинная доска с гвоздями – теми самыми, которыми я накануне заколачивала ящик, чтобы не дать куклам выбраться наружу.
Только они все равно выбрались и отомстили мне. Я со всего маха наступила сразу на два гвоздя, и они вошли глубоко в правую ступню. Мне еще повезло (если в моем случае уместно говорить хоть о каком-то везении), что боль была такой жаркой и острой, что я повалилась обратно в кровать и не успела поранить еще и левую ногу.
Подвывая и плача от боли, кое-как доковыляла до ванной, где держала аптечку. Все кругом было залито кровью, она никак не желала останавливаться. С трудом обработав свои раны, я наложила повязку, пошла в гостиную и села в кресло.
Сколько просидела, понятия не имею. В голове не было ни одной мысли, в виски стучалась и билась одна лишь фраза: «Я скоро умру». В том, что куклы сживут меня со свету, сомневаться не приходилось, помощи ждать неоткуда.
Кто поверит поехавшей умом старухе, в которую я превратилась за считанные дни?
Мужа нет, родных и друзей, кому я могла бы доверять, – тоже. Правда, есть один молодой человек – Илья, журналист. Хороший парень, умный, решительный, но при этом порядочный – редкое сочетание. Не так давно мы случайно встретились, и я, под влиянием момента, наговорила ему всякого. Он, наверное, и не понял, о чем я, и хорошо, что не понял – целее будет.
Илья мог бы мне поверить, точно поверил бы, он сам сталкивался с мистическими проявлениями. Но мог ли помочь?..
Скорее всего, нет. А раз я даже и не уверена, то стоит ли втягивать его, заставлять рисковать понапрасну? Тем более вина во всем этом моя и ничья больше. Так что пускай Илья живет спокойно, он, кажется, счастлив с той милой крошкой…
В общем, приходилось рассчитывать только на себя. Между тем, ситуация день ото дня становилась все хуже. Стоит ли говорить, что проклятый ящик вернулся под кровать, и куклы выползали из него, чтобы меня мучить?
Адские создания не оставляли меня ни на минуту, появлялись то в одной комнате, то в другой. Краем глаза я то и дело замечала серые тени, какое-то шевеление то тут, то там, но увидеть, как куклы двигаются, застать их за передвижением не могла, они просто оказывались в разных местах.
Я слышала, как они хихикают, перешептываются, сговариваясь против меня. Их шаги, шепот, приглушенный смех – все это сводило с ума. Спать я стала на диване: слышать, как они шебаршатся в своем ящике, было выше моих сил. Впрочем, уснуть не пыталась, сидела, прислушиваясь, включив всюду свет.
Нога не заживала, наоборот, покраснела и опухла. Ее дергало болью, наверное, нарывало. Рано или поздно придется обратиться к врачу, а пока я меняла повязки, прикладывала мазь и глотала обезболивающие.
В одну из бессонных ночей, когда я сидела, закрыв дверь и слушая, как пустой дом наполняют звуки шагов и голосов, мне подумалось что нельзя быть такой тряпкой. Я никогда не была размазней, никогда не сдавалась. Поэтому дождалась рассвета (мне казалось, в темное время суток куклы сильнее, а может, это я чувствовала себя более уверенной днем!), похромала в спальню, вытащила ящик с куклами из-под кровати, убедившись, что все гадкие твари на месте, выволокла его во двор, облила бензином и подожгла.
Я верила в очистительную силу огня! Очень хотела верить, вот только ничего у меня не вышло: как я ни пыталась, пламя так и не вспыхнуло. От запаха бензина разболелась голова, и не было ни единого логичного объяснения, почему деревянный ящик не вспыхнул, как порох, не загорелся вместе с сущностями, что находились внутри, но, промучившись почти час, я отступила.
Отступила, но не отчаялась. Я все еще верила, что у меня оставался шанс на спасение – и, возможно, так оно и было, если бы я не разозлила темные силы попыткой сожжения. А может, время было упущено еще раньше, и у меня в любом случае ничего бы не вышло.
Короче говоря, в тот момент, когда стояла над треклятым ящиком, внезапно решила: нужно бежать. Просто бежать, бросив все, не возвращаясь даже за вещами, деньгами и документами; бежать куда угодно, и черт с ним, с домом, проживу как-нибудь.
На улице было холодно: февраль выдался на редкость суровым, морозным. На мне был наброшенный поверх домашнего костюма старый пуховик и демисезонные сапоги, которые я впопыхах натянула вместо зимних. Про такие мелочи, как шарф, шапка и перчатки я, разумеется, и не подумала. И вот, с непокрытой головой, черт-те как одетая, я рванула к воротам, запретив себе обращать внимание на боль в ноге.
