Нельзя так просто упомянуть сифилис и не сказать ни слова про гваякум (род цветковых растений из Южной Америки). Так как это было второе по популярности средство. Гваякум прибыл из Эспаньолы, где вовсю шла конкиста, сторонники колумбийской теории происхождения сифилиса утверждали, что Бог дал лекарство в том же месте, откуда возникла болезнь. (К слову, геморрой лечили прижиганием и хирургией). В 1525 году испанский священник Франсиско Деликадо, который сам страдал сифилисом, написал El modo de adoperare el legno de India occidentale («Как использовать растения Вест-Индии»), обсуждая использование гваякового дерева для лечения сифилиса. Хотя гваяковая кислота не имела неприятных побочных эффектов ртути, она так же не имела хоть сколько-то значимого полезного воздействия.
Больше трупов – больше доказательств
Лепра, Чума, Сифилис. Это уже три неизлечимых заболевания, а их число росло с каждым днем. И каждое было более чем опасным. Мы всё ещё не можем вылечить ни одного из них. Парусные флоты открывают новые континенты, мы как вид преодолели все границы, если раньше чума могла прийти по торговым путям от материкового соседа, то что могла привезти обратно каракка Санта-Мария в 1492 году? (Флагман Колумба.) Как мы вообще могли выжить?
Возможно нам может помочь это понять ещё один итальянец. Антонио Бенивьени родился во Флоренции 3 ноября 1443 г. и умер в том же городе 2 ноября 1502 г., ещё один флорентийский врач, признанный отец аутопсии. Став врачом в 1470 году, он приобрел большую известность благодаря своей точности диагностики, рациональному использованию лекарств и, прежде всего, своим хирургическим навыкам.
Он был врачом для членов знатных и влиятельных итальянских семей, таких как Медичи, Пацци, Адимари, Строцци, подрабатывал в монастырях Святого Николая, Святой Екатерины, Сантиссима Аннунциата и Сан-Марко. Бенивьени не публиковал в течение своей жизни результаты своих многочисленных исследований, хотя он описал пятнадцать проведенных им вскрытий, в ходе которых он пытался соотнести причину смерти с телом пациента. Наиболее значимый трактат под названием De Abditis morborum Causis («Скрытые причины болезни») был опубликован только в 1507 году, вскоре после его смерти, флорентийским врачом Джованни Розати по просьбе брата Антонио, Джироламо Бенивьени. Эта книга считается одной из первых работ, посвященных патологии.
Но даже такие открытия идут рука об руку с догоняющими их пандемиями. У непредвзятого наблюдателя, которому показали бы статистику смертности от самых разных инфекций, сложилось бы впечатление что мы подобно белке, захваченной снежной лавиной, несемся к неизбежному. То, о чем Гиппократ только писал, цитируя далеких ученых, к XVI веку было чуть ли не в каждом городе. К описанным инфекционным заболеваниям добавилась оспа. Она не могла прижиться до тех пор, пока рост населения и мобильность, отмеченная Крестовыми походами, не позволили ей это сделать. К XVI веку оспа распространилась по большей части Европы, уровень смертности достигал 30 процентов, начав вырываться вперед среди других эпидемий по числу общих смертей. Это эндемичное явление оспы в Европе имеет особое историческое значение, поскольку последовательные географические исследования и колонизация европейцами других континентов привели к тенденции распространять болезнь на другие страны.
Если взглядом окинуть весь глобус, мы заметим то, что мы, соперничая друг с другом, начали захватывать жизненное пространство и тянулись к ресурсам, начинает уничтожать наши более слабые популяции.
К примеру, корь – эндемическая болезнь, то есть она постоянно присутствует в различных сообществах, и на тот момент у людей, где она была постоянно, развивался иммунитет. Индивидуальный и групповой, и тогда эпидемий кори в популяции не было, хотя по отдельности некоторые ей и болели. Но когда в 1529 году она попадает на Кубу, погибает две трети тех коренных жителей, которые ранее пережили оспу. Два года спустя корь стала причиной смерти половины населения Гондураса и опустошила Мексику, Центральную Америку и цивилизацию инков. Даже если мы ещё не приспособились ко многим патогенам, с точки зрения научной борьбы с ними, за нас во многих случаях это сделал иммунитет.
В раздираемой войнами Европе, на кораблях и в бедных кварталах перенаселенных городов, везде и всюду, смерть, смерть, смерть… В 1596 г. – от дизентерии умер сэр Фрэнсис Дрейк, когда стоял на якоре у побережья Портобело. Чесотка и тиф. Холера и оспа. Грипп, малярия и лихорадки… Бесконечный водоворот этого бульона, в котором варится стремительно растущее в численности население. Пока снова не приходит чума.
Главный котел
В 1563 году Лондон переживает самую страшную в XVI веке вспышку чумы. Погибло по меньшей мере 25 % населения города, но больше всего от чумы пострадали пригород и беднейшие районы Лондона.
В 1563 году Лондон был переполнен, полон нечистот и был никому не нужен, он представлял из себя самый настоящий котел, в который со всего света стягивались не только купцы и товары, но и болезни и проблемы. В некоторых его местах, наверное, можно было заболеть чем-то таким, что немало удивило бы и сегодня. Елизавета I правила пятый год, и постоянно растущее несмотря ни на что население было головной болью для правительства. Когда стали возникать первые случаи чумы в июне, согласно рукописям Джона Стоу, хранящимся в Библиотеке Ламбета, еженедельные отчеты по смертности за 1563 год показывали 17 зарегистрированных смертей от чумы за первую неделю.
Но опыт минувших столетий был усвоен, и этого хватает, чтобы королева без единого промедления лично обратила внимание на своих подданных и начала координировать ответные меры правительства на начинающуюся эпидемию, общаясь с народом через Церковь. Старостам и священникам было приказано сказать прихожанам, живущим рядом с больными чумой, не приходить в церковь в течение нескольких недель после смерти или выздоровления их соседей. На местном уровне были приняты строгие контрмеры для борьбы с эпидемией, такие как нанесение синих крестов на дома инфицированных и правительственные приказы убивать и хоронить всех бездомных кошек и собак «во избежание чумы» с назначением специальных офицеров для охоты.
Зачем убивать бродячих животных? Может показаться, что это меры, направленные против переносчиков блох. Но нет. В то время в Лондоне ничего не знали о том, что именно блохи разносят чуму. А вот трупы, как мертвых животных, так и бродяг, фекалии и помои на улицах множились и росли. Через два столетия это приведет к явлению, известному как «Великая вонь». Но пока что Темза – и её языческое воплощение в виде бога реки – неотъемлемая часть города, канализационная и транспортная артерия одновременно.
Неудивительно, что многие люди считали, что чума вызывается вдыханием испорченного воздуха, известного как «миазмы». В рамках другой благонамеренной, но, вероятно, неэффективной попытки очистить Лондон, Совет королевы Елизаветы 9 июля приказал всем домовладельцам в семь вечера разводить костры на улице, чтобы разогнать испорченный воздух. Но это не помогло, и следующие несколько недель число случаев заболевания продолжает неуклонно расти: за неделю, закончившуюся 3 июля, чума убила 131 лондонца, к 30 июля увеличив это число в несколько раз. Придворный врач Уильям Буллейн записал для потомков впечатления современника, нищего, который был свидетелем паники на фоне эпидемии: «Я встречался с повозками, десятками повозок и лошадьми, загруженными под завязку, это всё страх перед черной смертью…»
