— Флора, стоит ли вам опять себя расстраивать?
Право же, больше никаких объяснений не требуется. Вы мне уже все объяснили, и я
вполне удовлетворен.
Тут ход беседы нарушило безапелляционное и
грозное заявление, последовавшее со стороны тетушки мистера Ф.
— На Дуврской дороге стоят путевые столбы!
Этот снаряд был ею выпушен с такой смертельной
ненавистью к роду человеческому, что Кленнэм почувствовал себя совершенно
беззащитным; тем более что его в первые же минуты озадачил визит этой почтенной
дамы, явно питавшей к нему непреодолимое отвращение. Он растерянно покосился на
нее, но она не удостоила его взглядом; дыша презрением и злобой, она смотрела куда-то
вдаль. Флора, однако, повела себя так, будто услышала нечто в высшей степени
тонко и к месту сказанное, и вслух выразила свое восхищение остроумием тетушки
мистера Ф. Воодушевленная то ли ее похвалой, то ли собственным бурным
негодованием, упомянутая достопримечательная особа добавила:
— А пусть-ка он попробует! — и решительно
наставив на Кленнэма свой каменный ридикюль (вещь, размерами напоминавшую
чемодан, а видом — археологическую находку), дала понять, что именно он тот
несчастный, кому брошен этот вызов.
— Итак, еще только одно я хочу сказать, —
продолжала Флора, — еще только одно объяснить, мы с тетушкой мистера Ф. никогда
бы не решились беспокоить делового человека, мистер Ф. ведь тоже был деловым
человеком, правда, по винной части, но дело всегда дело, как бы оно ни
называлось, и у всех деловых людей одни и те же привычки, взять хотя бы самого
мистера Ф., бывало как без десяти шесть вечера, так его туфли уже стоят на
коврике, а как без десяти восемь утра, так его сапоги уже греются за каминной
решеткой, минута в минуту, в любую погоду, зимой и летом — а потому мы никогда
бы не решились беспокоить, если б у нас не было доброго намерения, а так как
намерение доброе, то я надеюсь, вы нас извините, Артур — мне следовало сказать
мистер Кленнэм, или даже Дойс и Кленнэм, как то больше подходит для делового
человека.
— Прошу вас, не оправдывайтесь, — сказал
Артур. — Я вам рад во всякое время.
— Вы очень любезны, Артур, мистер Кленнэм —
всякий раз спохватываюсь слишком поздно, вот что значит привычка, которая идет
от давно прошедших дней, и как это верно сказано, что в ночной тишине порой так
трудно бывает уснуть человеку, видений минувшего рой терзает усталую грудь
человека — очень любезны, но боюсь, не очень искренни, в самом деле заняться
какими-то машинами и не написать об этом хотя бы строчку папаше — уж о себе не
говорю хотя было время когда но все это в прошлом и суровая действительность ах
что же это я опять не обращайте внимания но вы должны согласиться что так
добрые друзья не поступают.
На этот раз Флора, видимо, уже махнула рукой и
на запятые; ее фразы неслись, обгоняя одна другую, и понять ее было еще
труднее, чем в прошлый раз.
— Впрочем, — торопилась она, — другого не
приходится и ожидать и с какой стати ожидать а раз не приходится ожидать то и
нечего ожидать и я вовсе не виню вас и никого не виню только когда ваша
маменька и мой папенька не пощадили нас и разбили золотые вазы — то есть я хочу
сказать узы да вы и сами знаете что я хочу сказать а если не знаете то не так
уж много потеряли и не так уж это для вас важно позволю себе заметить — когда
они разбили золотые узы соединявшие нас и мы покатились на диван в припадке
слез по крайней мере я покатилась с тех пор все стало по-другому и отдавая свою
руку мистеру Ф. я себя ни в чем не обманывала но он был так несчастен и так
безутешен и даже намекал насчет реки или чего-то такого что продается в аптеке,
и что же мне оставалось делать?
— Милая Флора, ведь мы уже решили этот вопрос.
Вы поступили совершенно правильно.
— Охотно верю, что вы так думаете, — отрезала
Флора, — иначе вы бы не отнеслись к этому так прохладно, если б я не знала про
Китай, я бы сказала Северный полюс, впрочем, вы правы, дорогой мистер Кленнэм,
и я вас не виню, а про Дойса и Кленнэма мы узнали от Панкса, потому что эти
дома все папашины, а иначе мы бы и понятия ни о чем не имели, убеждена и не
сомневаюсь.
— Нет, нет, пожалуйста, не говорите так!
— А почему же мне так не говорить, Артур — то
есть Дойс и Кленнэм, проще и менее тягостно для меня, чем мистер Кленнэм — ведь
я знаю, что это так, и вы знаете, что это так, и не пытайтесь убедить меня, что
я ошибаюсь.
— Но вы в самом деле ошибаетесь, Флора. Я
собирался навестить вас в самом непродолжительном времени.
— Ах, — сказала Флора, качая головой. — Уж
будто! — и снова подарила его прежним взглядом. — Но так или иначе, когда Панкс
нам сообщил, я тут же решила заглянуть к вам вместе с тетушкой мистера Ф.,
потому что, когда папаша, не тогда, а еще раньше — упомянул о ней и сказал, что
вы ею интересуетесь, я сразу и говорю, ах, ты боже мой, ведь дело всегда
найдется, вот и можно взять ее в дом вместо того, чтобы отдавать на сторону.
— Ее? — переспросил Кленнэм, ничего не
понимая, — вы имеете в виду тетушку ми…
— Господь с вами, Артур — нет, лучше, Дойс и
Кленнэм, не так бередит старые раны — да кому придет в голову брать тетушку
мистера Ф. в дом на поденную работу?
— На поденную работу? Так это вы о Крошке
Доррит говорите?
— О ком же еще, — воскликнула Флора, — и что
за нелепая фамилия, в жизни такой не слыхала, точно название деревни на столбе
у заставы, или кличка пони, или щенка, или птицы, или еще такие семена
продаются в лавке, можно посадить на грядке или в цветочном горшке и вырастет
крапчатая травка.
— Позвольте, позвольте, Флора, — сказал Артур,
почувствовавший вдруг живой интерес к разговору, — стало быть, мистер Кэсби был
так добр, что упомянул вам о Крошке Доррит? А что именно он сказал?
— Ах, вы ведь знаете папашу, — отвечала Флора,
— до чего он несносен, когда сидит этаким красавцем у камина и вертит большими
пальцами, так что голова начинает кружиться, если долго смотреть, так вот он и
сказал, когда мы говорили о вас, не помню, кто первый начал разговор, Артур —
Дойс и Кленнэм — одно могу сказать, что не я, то есть мне кажется, что не я,
надеюсь, вы не станете требовать от меня дальнейших признаний?
— Нет, нет, — сказал Артур. — Ни в коем
случае.
— Легко же вы соглашаетесь, — заметила Флора,
надув губки, и тотчас же потупилась в обворожительном смущении, — но не хочу
скрывать, мы говорили о вас, и папаша упомянул про нее, сказав, что вы
принимаете в ней большое участие, а я ответила то, что вы уже знаете, и вот и
все.
— Все? — переспросил Артур с некоторым
разочарованием.
