Спокойно продолжая подрубать платок, она
спросила Флору, говорил ли ей мистер Кленнэм о том, где живет рекомендуемая им
швея? Получив отрицательный ответ, Крошка Доррит сказала, что ей понятна
деликатность мистера Кленнэма, но что он, верно, отнесся бы одобрительно к ее
решению доверить Флоре свою тайну, а потому с позволения Флоры она сейчас же
это и сделает. Позволение было дано незамедлительно, и за этим последовал рассказ,
в котором истории самой Крошки Доррит уделено было лишь несколько скупых слов,
все же остальное представляло собой пространный и пламенный панегирик ее отцу.
Флора слушала все это с непритворным участием, время от времени вставляя
сочувственные замечания, ничуть не похожие на ее обычную бессвязную болтовню.
Когда настало время обеда, Флора взяла под
руку свою новую подопечную, повела ее вниз и представила Патриарху и мистеру
Панксу, которые уже сидели в полной готовности за столом. (Тетушка мистера Ф. по
нездоровью обедала на этот раз в своей комнате.) Каждый из упомянутых
джентльменов встретил новую знакомую по-своему: Патриарх взглянул на нее так,
словно оказывал ей неоценимую услугу, и сказал, что рад ее видеть, рад ее
видеть; а мистер Панкс в виде приветствия произвел носом свой излюбленный звук.
Застенчивая от природы, Крошка Доррит всегда
испытывала неловкость в обществе чужих людей, а тут еще Флора не давала ей
опомниться, настойчиво потчуя то вином, то каким-нибудь особенно лакомым
блюдом. Но больше всего смущал ее своим поведением мистер Панкс. Она сперва
решила было, что этот джентльмен — живописец-портретист, и для того так
пристально рассматривает ее, поминутно заглядывая в записную книжку, лежащую
рядом с его прибором. Но так как он ничего не рисовал, а беседу вел
исключительно делового свойства, она мало-помалу пришла к мысли, что это, может
быть, поверенный одного из кредиторов ее отца и в его карманном гроссбухе
проставлена сумма долгов. И сразу же ей показалось, будто сопенье мистера Панкса
выражает нетерпение и гнев, а громкое фырканье — требование уплаты.
Однако и эта догадка была опровергнута
странными и необъяснимыми действиями самого мистера Панкса. Прошло с полчаса с
тех пор, как встали из-за стола, Крошка Доррит одна сидела в гостиной за
работой. Флора после обеда удалилась «отдохнуть» в соседнюю комнату, откуда
минуту спустя разнесся на весь дом запах спиртного. Патриарх мирно спал в
столовой, разинув рот и прикрыв желтым носовым платком свою человеколюбивую
лысину. В этот-то час тишины и покоя возник па пороге гостиной мистер Панкс и
учтиво поклонился Крошке Доррит.
— Скучаете, мисс Доррит? — осведомился он
вполголоса.
— Нет, сэр, благодарю вас, — ответила Крошка
Доррит.
— Ага, работа не дает скучать, — заметил
Панкс, на цыпочках прокрадываясь в комнату. — А это что же такое будет, мисс
Доррит?
— Носовые платки.
— Да ну? Вот никогда бы не подумал, — сказал
Панкс, совершенно не глядя на платки, но зато в упор глядя на Крошку Доррит. —
Вам, должно быть, любопытно, кто я такой. Хотите, скажу? Я предсказатель
будущего.
У Крошки Доррит мелькнуло в голове: уж не
помешанный ли он?
— Я телом и душой принадлежу хозяину, — сказал
Панкс. — Моего хозяина вы видели за обедом. Но случается мне заниматься кой-чем
и на собственный страх и риск, — негласно, мисс Доррит, совершенно негласно.
Крошка Доррит смотрела на него растерянно и с
некоторой опаской.
— Дайте-ка мне взглянуть на вашу руку. —
сказал Панкс. — Интересно, что я там увижу. Надеюсь, я не мешаю вам?
Он очень мешал ей, настолько мешал, что она от
души желала бы избавиться от его присутствия, но тем не менее она послушно
отложила работу и подала ему левую руку, не сняв наперстка с пальца.
— Так, долгие годы труда, — сказал почти
шепотом Панкс, водя толстым пальцем по ее ладони. — А впрочем, для того мы и
созданы, чтобы трудиться. Для чего же еще? Э-э… погодите! — Он пристально
вгляделся в какую-то линию. — Что это тут такое, с решетками? Да это тюрьма! А
кто вот это, в сером халате и черной бархатной ермолке? Чей-то отец! А это кто,
с кларнетом под мышкой? Чей-то дядя! А вот это, в балетных туфельках? Чья-то сестра!
А это что за молодчик, слоняющийся туда-сюда? Чей-то брат! А кто же вот это, за
всех за них думающий и печалующийся? Ба, да это вы, мисс Доррит!
Ее изумленный взгляд встретился с его
взглядом, и она вдруг нашла, что в этих острых сверлящих глазках светится
гораздо больше ума и доброты, нежели ей показалось за обедом. Но он тотчас же
снова склонился над ее рукой, не дав ей времени убедиться в правильности своего
впечатления.
— Вот тебе и раз! — пробормотал Панкс,
отчеркивая корявым пальцем какую-то линию у нее на ладони. — Разрази меня бог,
если это не я своей собственной персоной, вот тут, в уголке! С какой бы стати
мне сюда затесаться? Что за этим кроется?
Он медленно довел палец до запястья, потом
обвел запястье кругом и при этом повернул ее руку, как будто хотел посмотреть,
что же за этим кроется.
— Что-нибудь дурное? — спросила Крошка Доррит,
улыбаясь.
— Вовсе нет, разрази меня бог, — сказал Панкс.
— Но как вы думаете, что?
— Об этом мне следовало бы спросить у вас. Я
ведь не умею предсказывать будущее.
— Верно, — согласился Панкс. — Так вы хотите
знать — что? Придет время, узнаете, мисс Доррит.
Медленно, как бы нехотя, выпустив ее руку, он
всклокочил пальцами свои вихры, отчего они приняли особенно зловещий вид, и
повторил с расстановкой:
— Запомните мои слова, мисс Доррит. Придет
время, и вы узнаете.
Она не могла скрыть своего удивления по поводу
того, что ему вообще так много о ней известно.
— А, ну вот, конечно! — воскликнул Панкс,
указывая на нее пальцем. — Вот этого-то как раз и не надо, мисс Дорритг никогда
не надо!
Еще более удивленная и, пожалуй, даже
испуганная, она смотрела на него, ожидая объяснения.
— Не надо вот этого, — сказал Панкс и,
подражая ей, скорчил гримасу удивления, которая вышла у него необыкновенно
смешной, хоть он вовсе не собирался шутить. — Никогда не надо. Где бы вы меня
ни увидели, при каких бы обстоятельствах вы меня ни увидели. Я — никто. Не
замечайте меня. Не упоминайте обо мне. Не обращайте на меня внимания. Обещаете,
мисс Доррит?
— Я, право, не знаю, что ответить, — сказала
Крошка Доррит, окончательно сбитая с толку. — Но почему?
