— Надо было свезти ее в больницу, — сказала
Мэгги, — там бы она выздоровела.
— Принцесса всплакнула немножко, самую
чуточку, потом вытерла глаза, вышла из кареты на том самом месте, где выходила
прошлый раз, и подошла к двери. Теперь уже некому было глядеть на нее, и ей не
на кого уже было глядеть, поэтому она вошла в хижину и принялась искать тень.
Но сколько она ни искала, так и не нашла ничего; и тогда она поняла, что
маленькая женщина говорила правду. Ее воспоминание не грозило смутить ничей
покой, оно вместе с нею сошло в могилу, и вместе с нею спит там теперь вечным
сном. Вот и вся сказка, Мэгги.
Последние лучи солнца ударили, видно, прямо в
глаза Крошки Доррит, так что ей даже пришлось закрыться от них рукой.
— А она была уже старая? — спросила Мэгги.
— Кто — маленькая женщина?
— Угу.
— Не знаю, — ответила Крошка Доррит. — Но даже
если бы она была совсем дряхлой старушкой, от этого ничего не изменилось бы.
— Ну, все-таки, — сказала Мэгги. — Хотя,
может, и вправду не изменилось бы. — И задумалась, уставясь куда-то в пустоту.
Она так долго сидела неподвижно, с застывшим
взглядом, что в конце концов Крошка Доррит, желая вывести ее из оцепенения,
встала и выглянула в окошко. По двору в эту минуту проходил Панкс; он поднял
голову и подмигнул ей уголком глаза.
— Это кто такой, маменька? — спросила Мэгги,
которая уже успела подойти и стояла рядом, опираясь на плечо Крошки Доррит. — Я
часто его тут встречаю.
— Говорят, он угадывает будущее, — сказала
Крошка Доррит. — Но сомневаюсь, часто ли ему удается угадать даже прошлое или
настоящее.
— А прошлое или настоящее принцессы он бы мог
угадать? — спросила Мэгги.
Крошка Доррит, задумчиво глядя в темнеющий
провал двора, покачала головой.
— А крошечной женщины? — спросила Мэгги.
— Нет, — сказала Крошка Доррит, и лицо ее ярко
запылало в лучах заката. — Пойдем, довольно нам стоять у окна.
Глава 25
Заговорщики и прочие
Местом личного жительства мистера Панкса был
Пентонвилл, где он нанимал квартиру в третьем этаже у одного джентльмена,
причастного к юридической профессии, но занимавшегося делами не слишком
крупного масштаба; в контору этого джентльмена вела дверь, расположенная позади
парадной двери и снабженная пружиной, отчего она, отворяясь, хлопала точно
дверца капкана; а на фрамуге парадной двери было выведено: Рэгг, ходатай по
делам. Поверка счетных книг и взыскание долгов.
Скрижаль, на которой была начертана эта
надпись, величественная в своей суровой простоте, осеняла палисадник,
отделявший дом от проезжей дороги, крохотный клочок пересохшего грунта, где
два-три деревца чахли в придорожной пыли, уныло склоняя долу почти серые
листья. Учитель каллиграфии, занимавший второй этаж, украсил ограду палисадника
вставленными в рамки под стекло образцами почерка своих учеников до и после
шестимесячного курса обучения. (Для большей наглядности в первом случае все
младшее поколение учительского семейства дружно трясло стол, а во втором
решительно изгонялось из комнаты.) Квартира мистера Панкса состояла из одной
просторной комнаты, причем в условиях было предусмотрено право квартиранта в
воскресные дни получать у квартирохозяина завтрак, обед, чай и (или) ужин, по
заранее разработанному подробному прейскуранту и с обязательством
своевременного предупреждения; для осуществления какового права мистер Панкс
должен был в соответствующие часы являться к столу, за которым принимали пишу
мистер Рэгг и мисс Рэгг (дочь последнего).
Мисс Рэгг была обладательницей небольшого
состояния, которое приобрела вместе с почетом в округе благодаря глубокой
сердечной ране, нанесенной ей пожилым булочником, проживавшим здесь же по
соседству, и при посредстве мистера Рэгга привлеченным ею к суду за нарушение
обещания жениться. Булочник, на которого адвокат мисс Рэгг обрушил целую лавину
обличительного красноречия общей стоимостью в двадцать гиней (из расчета
примерно по полтора шиллинга за эпитет) и которому пришлось уплатить сполна
все, что с него требовали, до сих пор подвергался травле со стороны
пентонвиллских мальчишек. Зато мисс Рэгг, охраняемая могуществом закона,
получив чистоганом за причиненный ей моральный ущерб и поместив полученное в
государственные ценные бумаги, пользовалась всеобщим уважением.
В обществе мистера Рэгга, чья круглая
физиономия, такая белая, словно она давно уже утеряла способность краснеть,
была увенчана всклокоченной желтой шевелюрой, напоминавшей облезлую швабру, и в
обществе мисс Рэгг, у которой все лицо было в больших палевых веснушках, а
волосы висели жидкими косицами того же соломенного цвета, что и у ее родителя,
мистер Панкс уже несколько лет обедал почти каждое воскресенье, а кроме того,
еще иной раз и на неделе пропускал вечером стакан-другой портеру, закусывая
хлебом и голландским сыром. Мистер Панкс был одним из немногих холостяков, не
испытывавших страха перед мисс Рэгг; он успокаивал себя двумя соображениями:
во-первых, что «второй раз номер не пройдет», и во-вторых, что он «невелика
добыча». Защищенный этой двойной броней мистер Панкс пофыркивал на мисс Рэгг
вполне беспечно.
До недавнего времени мистер Панкс только спал
на своей пентонвиллской квартире и никакими другими делами не занимался; но,
став предсказателем будущего, он теперь часто до глубокой ночи просиживал
запершись с мистером Рэггом в его тесной конторе, а потом еще долго жег свечу у
себя в комнате. Хотя его обязанности хозяйской мотыги отнюдь не уменьшились — а
если их можно было уподобить ложу из роз, то разве только по количеству шипов,
— у него, видно, завелась какая-то новая забота, непрестанно требовавшая его
внимания. Освободившись вечером от Патриарха, он тотчас же брал на буксир
другое, неведомое судно, и пускался в плавание по новым водам.
