Такова была, так сказать, политическая сторона
вопроса; но у Кровоточащих Сердец имелись и другие доводы против того, чтобы
допускать в Подворье иностранцев. Они утверждали, что иностранцы все нищие; и
хотя сами они жили в такой нищете, что дальше, кажется, уж идти некуда, это не
ослабляло убедительности довода. Они утверждали, что иностранцев всех держат в
подчинении штыками и саблями; и хотя по их собственным головам немедленно
начинала гулять полицейская дубинка при малейшем выражении недовольства, это в
счет не шло, потому что дубинка — орудие тупое. Они утверждали, что иностранцы
все безнравственны; и хотя в Англии тоже кой-когда бывают судебные
разбирательства и случаются бракоразводные процессы, это совершенно другое
дело. Они утверждали, что иностранцы лишены духа независимости, поскольку их не
водит стадом к избирательным урнам лорд Децимус Тит Полип с развевающимися
знаменами, под звуки «Правь, Британия».
[64]
Чтоб больше не утомлять читателя,
скажем только, что они еще многое утверждали в таком же роде.
Против всех этих доводов должен был бороться,
как умел, прихрамывающий иностранец с клюкой. Правда, он был не совсем одинок в
этой борьбе — мистер Артур Кленнэм рекомендовал его Плорнишам, жившим по той же
лестнице, — но все же шансы складывались далеко не в его пользу. По счастью,
Кровоточащие Сердца были добрые сердца, и видя, как этот маленький человечек с
приветливым лицом весело ковыляет по двору, никому не делая зла, не хватаясь
чуть что за нож, не совершая никаких вопиюще безнравственных поступков; видя,
как он живет, перебиваясь с хлеба на молоко, и по вечерам играет с ребятишками
миссис Плорниш, они мало-помалу склонились к решению, что, хоть у него нет
надежды когда-либо сделаться англичанином, было бы жестоко еще наказывать его
за это печальное для него обстоятельство. Они стали снисходительно
приноравливаться к его уровню, обходились с ним, как с ребенком, хотя и
называли его «мистер Баптист», бесцеремонно хохотали над его привычкой усиленно
жестикулировать и его английской речью, напоминавшей младенческий лепет, — тем
более что он нимало не обижался и сам хохотал громче всех. Обращаясь к нему,
они не говорили, а кричали, словно он был глухой. Чтобы он лучше усвоил
правильный английский язык, они составляли фразы, весьма похожие на те, какими
дикари объяснялись с капитаном Куком или Пятница с Робинзоном Крузо. Особенных
успехов достигла в этом трудном искусстве миссис Плорниш; ее знаменитая
сентенция: «Я надеяться ваш нога скоро здоров» — считалась в Подворье сказанной
почти по-итальянски. Миссис Плорниш и сама уже склонна была думать, что у нее
врожденные способности к этому языку. Для расширения словаря иностранца,
популярность которого все росла, употреблялись в качестве наглядных пособий
предметы кухонной утвари; и стоило ему показаться во дворе, как изо всех дверей
выскакивали хозяйки и наперебой кричали: «Мистер Баптист — чайник!», «Мистер
Баптист — скалка!», «Мистер Баптист — кочерга!», «Мистер Баптист — ситечко!» —
размахивая поименованными предметами и внушая ему непреодолимый ужас перед
трудностями англосаксонской речи.
Так обстояли его дела, когда — примерно на
третьей неделе его проживания в Подворье — он имел счастье возбудить симпатии
мистера Панкса. С миссис Плорниш в качестве переводчицы последний явился в упоминавшуюся
уже мансарду и застал ее жильца с увлечением вырезывающим что-то по дереву при
помощи самых нехитрых инструментов. Скудость обстановки, состоящей из стола,
стула и жиденького тюфячка на полу, заменявшего кровать, совершенно не мешала
ему обретаться в самом жизнерадостном расположении духа.
— Ну-с, приятель, — сказал мистер Панкс. —
Платите за квартиру.
Жилец тотчас же достал деньги, завернутые в
бумажку, и подал ему, улыбаясь во весь рот; затем выставил вперед столько
пальцев правой руки, сколько было шиллингов, и еще провел поперек одного пальца
рукой, изображая полшиллинга.
— Ишь ты, — сказал мистер Панкс, глядя на него
с удивлением. — Вот, значит, как? Платим в срок и сполна? Что ж, тем лучше. Но,
признаться, не ожидал.
Тут миссис Плорниш соблаговолила вступить в
свои обязанности переводчицы и объяснила мистеру Баптисту:
— Его довольный. Его получал деньги очень
хорошо.
Маленький человечек снова улыбнулся и закивал
головой. Мистер Панкс вдруг почувствовал что-то неотразимо привлекательное в
этой сияющей физиономии.
— Как его больная нога? — спросил он у миссис
Плорниш.
— Лучше, сэр, гораздо лучше, — сказала миссис
Плорниш. — Мы думаем, дней через пять-шесть он уже сможет ходить без палки.
(Такой удобный случай, конечно, нельзя было упустить, и миссис Плорниш блеснула
своим искусством, объяснив мистеру Баптисту не без законной гордости: «Его
надеяться ваш нога скоро здоров».)
— Веселый малый, как я погляжу, — сказал
мистер Панкс, с интересом рассматривая его, точно заводную игрушку. — На что он
живет?
— А он, видите, цветы вырезает по дереву, —
сказала миссис Плорниш, — и такой оказался искусник, просто на диво. (Мистер
Баптист, следивший за выражением их лиц, тотчас же протянул свое изделие.
Миссис Плорниш поспешила перевести еще невысказанную мысль Панкса: «Его
довольный. Еще раз хорошо!»)
— И на это можно прожить?
— Ему очень немного надо, сэр, а со временем
он, думается, будет зарабатывать неплохо. Это занятие ему приискал мистер
Кленнэм; он и у себя на заводе находит ему всякие поделки — попросту говоря,
придумывает, чтоб дать ему заработать.
— А в свободное от работы время что он делает?
— Да почитай что ничего не делает, сэр, —
ходить-то ведь ему еще трудно. Бродит по двору, болтает с кем придется, хоть не
очень-то они понимают друг друга; то с детишками поиграет, то просто посидит,
погреется на солнышке — он где угодно расположится, точно в кресле — и всегда
веселый, поет, смеется.
— Смеяться он, видно, мастер, — отозвался
Панкс. — У него каждый зуб во рту смеется.
— А иногда дойдет до выхода на улицу, —
продолжала миссис Плорниш, — поднимется по ступенькам, стоит и смотрит. И так
чудно смотрит! Кто говорит, это он родину свою высматривает вдалеке, кто
говорит — ждет кого-то с опаской, а кто и вовсе не знает, что сказать. Мистер
Баптист, по-видимому, уловил общий смысл ее слов — быть может, сумел подметить
и истолковать мину, с которой она изображала, как он «стоит и смотрит». Во
всяком случае, он вдруг закрыл глаза и, тряхнув головой с видом человека,
который знает, что делает, произнес на своем родном языке: «Ладно уж!» —
«Altro».
— Что значит Altro? — спросил Панкс.
