Аристократический холодильник согласился; но
прибавил, что если бы Уильям Полип и Тюдор Чваннинг при заключении своей
знаменательной коалиции не побоялись бы надеть намордник на прессу и под
страхом уголовной ответственности запретили бы газетчикам подвергать критике
действия представителей власти как внутри страны, так и за границей, то, по его
мнению, страна была бы спасена.
Все были согласны, что страну (понимай:
Полипов и Чваннингов) необходимо спасать; правда, оставалось неясным, отчего
это она стала нуждаться в спасении. Но зато совершенно ясно было, что все дело
тут в Джоне и Полипе, Августе Чваннинге, Уильяме Полипе и Тюдоре Чваннинге, и разных
других Полипах и Чваннингах, ибо, кроме них, существует только чернь. Такое
направление беседы с непривычки весьма неприятно действовало на Кленнэма; он
даже подумал о том, что, пожалуй, нехорошо сидеть и молчать, слушая, как
великую нацию сводят к такому тесному кружку. Однако ему тут же вспомнилось,
что и в любых парламентских дебатах, чего бы ни касались они, материального
благосостояния нации или ее духовной жизни, речь идет всегда только о Джоне
Полипе, Августе Чваннинге, Уильяме Полипе и Тюдоре Чваннинге и разных других
Полипах и Чваннингах, и только сами они и ведут эти дебаты; и он не стал
поднимать голос в защиту черни, решив, что чернь привыкла к такому положению
вещей.
Мистеру Генри Гоуэну, как видно, доставляло
удовольствие стравливать троих собеседников и видеть, как их разговоры шокируют
Кленнэма. Сам он, однако, презирал и тот класс, который его изгнал, и тот,
который его не признал, а потому оставался к этим разговорам равнодушен. В силу
приятных свойств своей натуры он даже забавлялся замешательством Кленнэма,
чувствовавшего себя чужим и одиноким в этой милой компании; и если бы Кленнэм
не вышел победителем из той внутренней борьбы, которой, собственно, никто не вел,
ему бы не миновать заподозрить мистера Гоуэна в злом умысле, а заподозрив — тут
же постараться подавить в себе это недостойное подозрение.
За два часа застольной беседы
аристократический холодильник, обычно отстававший от своего времени лет на сто,
отстал примерно на пять веков и тоном оракула изрекал политические истины,
имевшие хождение в ту отдаленную эпоху. Наконец он выпил чашку чаю, которую
заморозил лично для себя и, достигнув самой низкой температуры, отбыл восвояси.
Тогда миссис Гоуэн, в дни своей былой славы
привыкшая к тому, что рядом с нею всегда стояло наготове кресло, в котором
сменяли друг друга ее верные рабы, в знак особой милости удостаиваемые короткой
аудиенции, веером поманила к себе Артура Кленнэма. Он повиновался и занял
треножник, с которого только что поднялся лорд Ланкастер Чваннинг.
— Мистер Кленнэм, — сказала миссис Гоуэн, —
помимо удовольствия, которое мне доставило знакомство с вами (хоть я и
вынуждена принимать вас в столь безобразной, неподобающей обстановке — в этой
казарме), я горю нетерпением побеседовать с вами об одном предмете. Если не
ошибаюсь, этот предмет имеет непосредственное отношение к обстоятельствам, при
которых моему сыну выпала честь стать вашим другом.
Кленнэм слегка наклонил голову, не зная, как
еще выразить свое отношение к словам, смысл которых пока оставался для него
скрытым.
— Прежде всего скажите мне, — продолжала
миссис Гоуэн, — она в самом деле хорошенькая?
В том затруднительном положении, в котором, по
счастью, никто не находился, очень нелегко было бы ответить на этот вопрос;
очень нелегко было бы улыбнуться и выговорить: «Кто?».
— Ах, вы отлично знаете, о ком я говорю, —
возразила его собеседница. — Об этой пассии Генри. Об этом его злополучном
увлечении. Если уж вам непременно нужно, чтобы я произнесла ее имя, — извольте!
Мисс Пикльс… Микльс…
— Мисс Миглз, — сказал Кленнэм, — очень хороша
собой.
— Мужчины часто плохие судьи в этом вопросе, —
возразила миссис Гоуэн, качая головой, — так что, признаюсь вам откровенно, вы
меня не вполне убедили; но все-таки приятно услышать столь веское и решительное
подтверждение восторженных отзывов Генри. Он, кажется, в Риме откопал эту
семейку?
При других обстоятельствах такая фраза могла
бы показаться неслыханно оскорбительной. Кленнэм ответил:
— Простите, мне не совсем понятно
употребленное вами выражение.
— Откопал эту семейку, — повторила миссис
Гоуэн, постукивая по столу сложенным веером (в развернутом виде этот большой
зеленый веер иногда служил ей ручным экраном). — Ну, нашел, встретил, подобрал.
— Эту семейку?
— Ну да, этих Микльсов.
— Я, право, не знаю, — сказал Кленнэм, — где
именно мой друг мистер Миглз представил мистера Гоуэна своей дочери.
— Почему-то мне кажется, что Генри откопал ее
в Риме; впрочем, это не так уж важно; где-нибудь да откопал. Теперь скажите
(это сугубо между нами): у нее очень плебейские манеры?
— Прошу извинить, сударыня, — ответил Кленнэм,
— но мне трудно судить об этом, поскольку я сам — плебей.
— Прелестно! — сказала миссис Гоуэн,
хладнокровно раскрывая свой веер. — Очень мило! Иными словами, на ваш взгляд,
ее манеры так же хороши, как и ее наружность?
Кленнэм с несколько натянутым видом наклонил
голову.
— Что ж, тем лучше, если только вы не
преувеличиваете. Генри мне как будто говорил, что вы путешествовали вместе с
ними?
— Да, я несколько месяцев путешествовал имеете
с моим другом мистером Мнглзом, его женой и дочерью. (Хорошо, что ничье сердце
не должно было дрогнуть при воспоминании об этом.)
— Тем лучше, тем лучше, вы, стало быть, имели
возможность хорошо узнать их. Видите ли, мистер Кленнэм, это увлечение у Генри
уже давно, и я пока не замечаю каких-либо признаков утешительной перемены. Вот
почему я рада случаю побеседовать с человеком, который хорошо обо всем
осведомлен. Это большая удача для меня. Необыкновенная удача.
— Простите, сударыня, — возразил Кленнэм, — но
вы ошибаетесь. Мистер Генри Гоуэн не поверяет мне своих тайн, и я вовсе не так
осведомлен, как вам представляется. Ваша ошибка ставит меня в чрезвычайно
неловкое положение. Мы с мистером Гоуэном никогда ни словом не касались этого
предмета.
Миссис Гоуэн бросила взгляд в дальний угол
комнаты, где ее сын, сидя на диване, играл в экарте
[65]
со старой дамой,
настаивавшей на том, чтобы в дело была двинута кавалерия.
