— Ну, разумеется, он вам не поверяет тайн, —
сказала миссис Гоуэн. — Разумеется, вы ни словом не касались этого предмета. Я
так и думала. Но иногда тайны поверяются без слов, мистер Кленнэм; а так как вы
с ним вместе часто бываете в обществе этих людей, то я не сомневаюсь, что в
данном случае происходит нечто подобное. Вам, быть может, известно, что для
меня явилось тяжелым ударом решение Генри избрать поприще… — она пожала плечами,
— весьма достойное поприще, не спорю, и есть художники, которые как художники
ставятся очень высоко; но в нашей семье до сих пор бывали только любители,
дальше этого мы не заходили.
Миссис Гоуэн тяжело вздохнула, а Кленнэм,
несмотря на свое твердое намерение быть великодушным, не мог удержаться от
мысли, что их семье и сейчас не грозит опасность зайти дальше этого.
— Генри упрям и своеволен, — продолжала меж
тем любящая мать, — а так как эти люди, натурально, не щадят усилий, чтобы
заполучить его, у меня почти нет надежды, что дело расстроится. Боюсь, что и
состояние у этой девицы очень невелико; Генри мог бы сделать гораздо лучшую
партию. Я решительно не вижу ничего, что могло бы явиться вознаграждением за
подобный мезальянс; но Генри привык поступать по-своему, и если в ближайшее
время я не замечу никаких признаков утешительной перемены, мне останется только
покориться и скрепя сердце признать этих людей. Премного обязана вам за все,
что вы мне рассказали.
Она пожала плечами в знак своего бессилия
перед судьбой, а Кленнэм поклонился, все так же натянуто. Затем, покраснев и,
видимо, преодолевая неловкость, он сказал еще более тихим голосом, чем прежде:
— Миссис Гоуэн, я почитаю себя обязанным
выяснить одно обстоятельство, о котором мне весьма нелегко говорить, но тем не
менее я попытаюсь и прошу вас оказать мне честь выслушать меня. Происходит
недоразумение — осмелюсь сказать, весьма прискорбное недоразумение, — которое
необходимо рассеять. Вы полагаете, что мистер Миглз и его семья не щадят усилий
— так, кажется, вы выразились…
— Да, не щадят усилий, — с хладнокровным
упорством повторила миссис Гоуэн, повернув свой зеленый веер так, чтобы он
защищал ее лицо от жара камина.
— Чтобы заполучить мистера Генри Гоуэна?
Миссис Гоуэн невозмутимо кивнула головой.
— Так вот, должен вам заметить, что вы очень
далеки от истины, — сказал Артур. — Насколько я знаю, мистер Миглз весьма
удручен мыслью об этом союзе и делает все возможное, чтобы ему
воспрепятствовать.
Миссис Гоуэн закрыла свой зеленый веер,
легонько похлопала им Артура по плечу и, улыбнувшись, так же легонько похлопала
себя по губам.
— Ну, разумеется. А о чем же я и говорю?
Артур недоуменно смотрел на нее, ожидая ответа
на этот риторический вопрос.
— Вы, верно, шутите, мистер Кленнэм. Неужели
вам в самом деле не ясно?
Артуру в самом деле было не ясно, что он и
подтвердил.
— Поверьте, я знаю своего сына и знаю, что это
самый надежный способ удержать его, — продолжала миссис Гоуэн с презрительной
миной. — И поверьте, эти Миглзы успели его изучить и знают это не хуже меня.
Хитро придумано, мистер Кленнэм, — сразу чувствуется деловая хватка! Ведь этот
Миглз, если не ошибаюсь, имел отношение к какому-то банку? Должно быть, недурно
шли дела этого банка, если заправлял ими такой ловкий человек. Тонкая игра,
ничего не скажешь.
— Сударыня, умоляю вас, ради бога… — начал
было Артур.
— Ах, мистер Кленнэм, ну, можно ли быть таким
простодушным!
Возмущенный до глубины души надменным тоном
своей собеседницы и презрительным выражением, с которым она продолжала
постукивать себя веером по губам, Артур сказал, внушительно и твердо:
— Сударыня, ваши подозрения несправедливы и
лишены всякого основания, ручаюсь вам в этом.
— Подозрения? — повторила миссис Гоуэн. — Я не
подозреваю, мистер Кленнэм, я уверена. Все разыграно как по нотам, и вы,
видимо, тоже дали себя провести. — Она рассмеялась, вздернула голову и снова
принялась постукивать веером по губам, как бы говоря: «Не пытайтесь меня
разубедить. Я знаю, что такие люди на все пойдут ради столь лестного для них
союза».
Тут, весьма кстати, партия экарте пришла к
концу, и мистер Генри Гоуэн, поднявшись с дивана, сказал:
— Матушка, отпустите мистера Кленнэма, нам с
ним далеко ехать, а время уже позднее.
Мистеру Кленнэму не оставалось ничего другого,
как только встать и откланяться, и миссис Гоуэн проводила его все тем же
взглядом и тем же похлопываньем веера по сложенным в презрительную усмешку
губам.
— Ваша беседа с моей матерью зловеще
затянулась, — сказал ему Гоуэн, когда они вышли за дверь. — Надеюсь, она не
нагнала на вас скуку?
— Нисколько, — сказал Кленнэм.
Маленький открытый фаэтон дожидался их, и они
тотчас же тронулись в обратный путь. Гоуэн, правивший лошадью, закурил сигару;
Кленнэм от сигары отказался. Он молчал под напором одолевавших его мыслей, и
вид у него был такой рассеянный, что Гоуэн снова сказал ему: — Боюсь, моя
матушка все же нагнала на вас скуку. — На это он, спохватившись, ответил опять:
— Нисколько! — и тотчас же снова впал в раздумье.
Если бы он находился в том состоянии духа,
которое было описано выше, мысли его то и дело возвращались бы к человеку,
сидящему рядом. Он вспомнил бы, как этот человек выворачивал каблуком камешки
из земли в утро их первой встречи, и спросил бы себя: «А не старается ли он и
меня убрать с дороги с тою же беззаботной жестокостью?» Он задумался бы над
тем, не нарочно ли этот человек свел его со своею матерью, заранее зная, о чем
у них пойдет разговор, и рассчитывая таким образом раскрыть перед соперником
истинное положение вещей и предостеречь его, не пускаясь ни в какие
откровенности. А если не это было у него на уме, быть может он просто хотел
позабавиться скрытыми чувствами Кленнэма и помучить его? Порой, прерывая поток
тревожных догадок, его бы вдруг охватывал стыд; строгий внутренний голос
напоминал бы ему, что подобным подозрениям, пусть даже мимолетным, не может
быть места на том пуги доброжелательства и великодушия, которого он положил
себе держаться. То были бы для него минуты особенно напряженной борьбы с самим
собой; и случись ему в одну из таких минут поднять глаза и встретить взгляд
Гоуэна, он вздрогнул бы, словно почувствовав себя виноватым перед ним.
