Если действительно этот дом занимала теперь
та, кого они искали, то, видимо, она жила в нем, как живут в восточных
караван-сараях. Квадратный коврик посередине, немного мебели, явно случайного
происхождения, да нагроможденные в беспорядке сундуки и другие дорожные
принадлежности — вот все, что составляло убранство комнаты. От прежних, более
оседлых жильцов, остались позолоченный столик и трюмо, которые могли бы
скрасить угрюмый вид этой душной ловушки; но позолота поблекла, как
прошлогодние цветы, а зеркало было таким мутным, точно в нем по волшебству
застыли все дожди и туманы, когда-либо там отражавшиеся. Впрочем, посетителям
не пришлось долго все это рассматривать: дверь отворилась, и вошла мисс Уэйд.
Она была совершенно такая же, какой они ее
помнили, — такая же красивая, такая же надменная, такая же замкнутая. Она не
обнаружила при виде их ни удивления, ни каких-либо иных чувств. Она предложила
им сесть, но сама сесть не пожелала и сразу приступила к делу, исключив
необходимость предисловий.
— Думаю, что не ошибусь, — начала она, — если
скажу, что мне известна причина, которой я обязана честью вашего посещения.
Давайте сразу о ней и говорить.
— Причина, сударыня, — сказал мистер Миглз, —
это Тэттикорэм.
— Я так и полагала.
— Мисс Уэйд, — сказал мистер Миглз, — ответьте
мне, прошу вас, вы что-нибудь о ней знаете?
— Разумеется. Я знаю, что она здесь, у меня.
— В таком случае, сударыня, — сказал мистер
Миглз, — позвольте довести до вашего сведения, что я всей душой желал бы, чтобы
она вернулась, и моя жена и дочь тоже всей душой желали бы этого. Она с малых
лет жила в нашей семье; мы помним о своем долге перед нею, и уверяю вас, мы
многое готовы принять в расчет.
— Многое готовы принять в расчет? — повторила
она ровным, бесстрастным голосом. — Что же именно?
— Мой друг имеет в виду, мисс Уэйд, —
вступился Артур, видя замешательство мистера Миглза, — то необоснованное
чувство обиды, которое порой заставляет эту бедную девушку горячиться, забывая
о сделанном ей добре.
Легкая усмешка тронула губы дамы, к которой он
обращался.
— Вот как? — только и обронила она в ответ.
Она стояла у столика, такая спокойная и
невозмутимая, что мистер Миглз, точно завороженный, не мог отвести от нее глаз,
хотя бы для того, чтобы взглядом попросить Кленнэма сделать следующий ход.
После некоторого неловкого молчания Артур сказал:
— Может быть, лучше, если мистер Миглз сам
поговорит с нею, мисс Уэйд?
— Это легко устроить, — отвечала она. — Идите
сюда, дитя мое. — С этими словами она отворила дверь соседней комнаты и за руку
вывела оттуда Тэттикорэм. Любопытную картину они собой представляли, стоя
рядом, — девушка, нервным движением, в котором были и гнев и нерешительность,
теребившая платье на груди, и мисс Уэйд, внимательно наблюдавшая за ней,
сохраняя спокойствие, в котором неоспоримо угадывалась (как под покрывалом
угадываются формы окутанного им предмета) неукротимая страстность ее
собственной натуры.
— Посмотрите, моя милая, — сказала она все тем
же ровным голосом. — Вот ваш покровитель, ваш хозяин. Он готов снова принять
вас к себе, если вы оцените его великодушие и захотите вернуться. Вы можете
снова сделаться фоном, выгодно оттеняющим достоинства его прелестной дочери,
рабой ее милых прихотей, игрушкой в доме, наглядным доказательством доброты
всего семейства. Можете снова откликаться на нелепую кличку, которая под видом
шутки клеймит и выделяет вас — и правильно, вы и должны быть заклеймены и выделены
(ваше происхождение, моя милая, не забывайте о своем происхождении!). Можете
снова занять свое место при дочери этого джентльмена, Гарриэт, чтобы постоянно
напоминать ей, какая она хорошая, добрая и жалостливая. Можете обрести вновь
все эти радости и много других в том же роде, которые вы, верно, вспоминаете
сейчас, слушая меня, и которых вам не видать больше, если вы останетесь здесь,
— все можете обрести вновь, стоит вам только сказать этим джентльменам, что вы
смиренно раскаиваетесь и готовы идти с ними туда, где вас ожидает прошение. Так
как же, Гарриэт? Пойдете?
Девушка под действием этих слов волновалась
все сильнее и краска гнева все ярче заливала ее щеки. Услышав обращенный к ней
вопрос, она сверкнула своими черными глазами, судорожно стиснула в пальцах
ткань платья и отвечала:
— Лучше мне умереть!
Мисс Уэйд, по-прежнему не выпуская ее руки,
посмотрела на своих незваных гостей и со спокойной улыбкой спросила:
— Что вы на это скажете, джентльмены?
Ошеломленный тем, что можно было так чудовищно
исказить его побуждения и поступки, бедный мистер Миглз все это время не мог
вымолвить ни слова: только теперь дар речи вернулся к нему.
— Тэттикорэм, — сказал он, — да, я продолжаю
называть тебя так, дитя мое, потому что ничего кроме ласки и любви это имя не
выражает, и ты сама прекрасно знаешь это…
— Нет, не знаю! — вскричала она, снова
сверкнув глазами и вцепившись пальцами себе в грудь.
— Да, сейчас, может быть, и не знаешь, —
продолжал мистер Миглз, — сейчас, Тэттикорэм, пока ты чувствуешь на себе взгляд
этой дамы (она на миг вскинула глаза на ту, о ком шла речь) и пока подчиняешься
ее влиянию, как это не трудно видеть. Но потом ты согласишься, что я прав.
Тэттикорэм, я не стану спрашивать эту даму, верит ли она собственным словам,
сказанным в злобе и раздражении — ни я, ни мой друг мистер Кленнэм в этом не
сомневаемся, хоть она и умеет обуздывать свои чувства с самообладанием,
которому нельзя не удивляться. Я не стану спрашивать, веришь ли этим словам ты,
выросшая в моем доме, в моей семье. Скажу только, что никто из нас не ждет от
тебя никаких зароков или просьб о прощении. Об одном прошу тебя, Тэттикорэм:
сосчитай до двадцати пяти.
Она посмотрела на него исподлобья и сказала:
— Не буду. Мисс Уэйд, пожалуйста, уведите меня
отсюда.
Страсти, расходившиеся в ней, уже не знали
удержу; трудно сказать, чего тут было больше, гнева или упрямства. Щеки ее
пылали, дыхание прерывалось, кровь билась в висках, все ее существо словно
восставало против возможности исправить сделанное.
— Не буду! Не буду! Не буду! — твердила она
глухим, сдавленным голосом. — Хоть режьте, не буду! Хоть убейте, не буду!
Мисс Уэйд, выпустив руку девушки, обняла ее за
плечи, словно в защиту, потом оглянулась и повторила с прежней улыбкой и
прежним тоном:
— Что вы на это скажете, джентльмены?
