Эта новая загадка совсем ошеломила ее, и она
медлила в дверях, несмотря на разыгравшееся ненастье. Дождь лил все сильнее,
тучи стремглав неслись по небу, ветер налетал порывами, хлопал где-то
оторванными ставнями, вертел ржавыми флюгерами и колпаками печных труб, и так
бесновался на соседнем маленьком кладбище, как будто задумал выдуть всех
покойников из могил. А глухие раскаты грома, сотрясавшие небо, точно грозили
возмездием за подобное святотатство, упорно твердя: «Мертвых не тревожь!
Мертвых не тревожь!»
В миссис Эффери страх перед громом и молниями
боролся со страхом перед сверхъестественными силами, притаившимися во мраке
зловеще притихшего дома, и она стояла на пороге, колеблясь, входить в дом или
нет — как вдруг резкий порыв ветра положил конец ее колебаниям, захлопнув за
нею дверь.
— Что теперь делать, что теперь делать! —
вскричала миссис Эффери, в ужасе ломая руки: сон на этот раз принимал и вовсе
дурной оборот. — Ведь в доме никого нет, кроме нее, а ей так же невозможно
выйти из своей комнаты, как мертвецу из могилы!
Накинув передник на голову в защиту от дождя,
миссис Эффери с плачем металась по узкой мощеной дорожке, не зная, что
предпринять. Наконец она снова подбежала к двери и, нагнувшись, прильнула
глазом к замочной скважине. Зачем, трудно сказать — едва ли она надеялась, что
от ее взгляда ключ повернется в замке: однако точно так же поступили бы на ее
месте многие.
Вдруг она вскрикнула и выпрямилась,
почувствовав, как что-то тяжелое легло на ее плечо. Это была рука — мужская
рука.
Человек, которому принадлежала эта рука, был
одет по-дорожному, в картуз с меховой опушкой и широченный плащ. По виду он
походил на иностранца. У него была густая, черная как смоль шевелюра, такие же
усы, только на концах отливавшие рыжиной, и большой крючковатый нос. Он
засмеялся, видя испуг миссис Эффери; и при этом усы его вздернулись вверх, к
носу, а нос загнулся вниз, к усам.
— Что с вами? — спросил он на чистейшем
английском языке. — Чего вы испугались?
— Вас, — с трудом выговорила Эффери.
— Меня, сударыня?
— Да, вас, и грозы — и всего вообще, —
отвечала Эффери. — А тут еще ветер — налетел и захлопнул дверь, и я теперь не
могу войти.
— Вот как, — сказал незнакомец, довольно,
впрочем, равнодушно. — Какая досада. А скажите, не знаете ли вы, где тут, на
этой улице, дом миссис Кленнэм?
— Господи милостивый, еще бы мне не знать, еще
бы мне не знать! — воскликнула миссис Эффери и, растревоженная вопросом, снова
принялась ломать руки.
— Где же именно?
— Где? — повторила миссис Эффери, опять
зачем-то припадая к замочной скважине. — Так ведь это он самый и есть. И она
там теперь одна-одинешенька в своей комнате, и не может ни встать, ни дверь
отворить: ноги-то у нее не ходят! А другого умника дома нет. Ах ты боже мой! —
вскричала Эффери, под напором всех этих мыслей закружившись в какой-то дикой
пляске. — Я, кажется, сейчас с ума сойду!
На этот раз незнакомец отнесся к ее беде с
большим участием, поскольку выяснилось, что дело некоторым образом касается и
его. Он отступил на несколько шагов назад, чтобы окинуть дом взглядом, и его
внимание привлекло узкое окошко, приходившееся почти у самого входа.
— Где расположена комната больной, сударыня? —
спросил он с прежней улыбкой, которая произвела такое впечатление на миссис
Эффери, что та не могла отвести от него глаз.
— В верхнем этаже, — сказала Эффери. — Вон те
два окна слева, это ее.
— Гм! Хоть я и высокого роста, но без помощи
лестницы мне, пожалуй, не удастся засвидетельствовать ей свое почтение через
окно. Вот что, сударыня, будем говорить откровенно; откровенность — мое
природное свойство; желаете вы, чтобы я отпер эту дверь?
— Помилуй бог, сэр, да я вам по гроб жизни
обязана буду, только сделайте это поскорее! — воскликнула Эффери. — А то вдруг
она там зовет меня, или вдруг на ней платье занялось и она горит живьем, да
мало ли что еще могло стрястись, от одних догадок с ума сойдешь!
— Одну минуту, сударыня! — Он слегка отстранил
ее своей белой, гладкой рукой, словно призывая не торопиться. — Как я понимаю,
приемные часы уже окончены?
— Да, да, да! — воскликнула Эффери. — Давно
окончены!
— В таком случае, давайте уговоримся по справедливости;
справедливость — мое природное свойство. Как вы могли заметить, я только что с
пакетбота. — Он указал на свой промокший плащ и башмаки, в которых хлюпала
вода; да ей еще раньше бросилось в глаза, что волосы у него в беспорядке, цвет
лица желтый, как от морской болезни, и, кроме того, он, должно быть, сильно
озяб, так как даже стучал зубами. — Я только что с пакетбота, сударыня, да еще
погода меня задержала — дьявольская погода! Вследствие этих причин, сударыня, я
не поспел сюда вовремя, чтобы уладить одно неотложное дело (потому неотложное,
что оно связано с деньгами). Так вот, если вы беретесь привести сюда
кого-нибудь, с кем бы я мог его уладить, несмотря на поздний час, я вам отопру
эту дверь. Если же такое условие вам не подходит, я… — тут он снова улыбнулся
своей странной улыбкой и сделал вид, будто собирался уходить.
Миссис Эффери поспешила выразить свое полное
согласие, и уговор состоялся. Незнакомец учтиво попросил ее подержать его плащ,
разбежался, подпрыгнул и, уцепившись за подоконник, взобрался на узкое окошко.
Теперь для него было делом одной минуты поднять раму. Уже сидя верхом на
отворенном окне, он оглянулся на миссис Эффери, и глаза его сверкнули так
зловеще, что она невольно подумала, вся похолодев: а вдруг он прямехонько отправится
наверх в комнату больной и убьет ее? Ведь и помешать ему нельзя.
К счастью, у него, видимо, не было таких
кровавых намерений, ибо минуту спустя дверь отворилась, и он показался на
пороге. — Ну, сударыня, — сказал он, взяв у нее свой плащ и закутываясь в него
поплотнее, — а теперь будьте-ка любезны… Что за черт?
Странный, непонятный шум. Словно бы где-то
совсем близко, судя по сотрясению воздуха, и в то же время такой глухой, как
будто доносился издалека. Шорох, стук, и потом словно посыпалось на пол что-то
сухое и легкое.
— Это еще что такое?
— Не знаю, что, только я уж это не первый раз
слышу, — сказала Эффери, в страхе ухватившаяся за его руку.
Впрочем, как ни велик был ее испуг, она все же
заметила, что у незнакомца побелели и затряслись губы, и решила, что он, должно
быть, не из больших смельчаков. Несколько секунд он прислушивался, потом
небрежно пожал плечами.
