— Пожалуйста, не повторяй мое имя без толку,
бессовестная девчонка! Подумать только: среди бела дня, на глазах у всех идет
по улице под руку с нищим! (Последнее слово она выпалила, точно выстрелила им
из духового ружья.)
— Фанни!
— Сказано тебе, не смей повторять мое имя!
Слыхано ли что-нибудь подобное! Ты просто задалась целью унижать и позорить нас
где только можно. Дрянная девчонка!
— Разве я позорю кого-нибудь тем, что взялась
проводить этого бедного старичка? — очень тихо спросила Крошка Доррит.
— Да, мисс, — отвечала Фаздни, — и вам самой
следовало бы понимать это. Впрочем, вы отлично понимаете; оттого и делаете, что
понимаете. Для вас нет большего удовольствия, чем унизить свою семью
напоминанием о ее несчастьях. А второе ваше удовольствие — якшаться с подонками
общества. Но если вы не считаетесь с приличиями, то я пока еще с ними считаюсь.
Так что позвольте мне перейти на другую сторону улицы и продолжать путь
отдельно от вас.
И она упорхнула на противоположный тротуар.
Старенький виновник позора, который почтительно держался в некотором отдалении
(Крошка Доррит, растерявшись от бурного наскока сестры, выпустила его руку) и
которого нетерпеливо толкали и бранили те, кому он загораживал дорогу, снова
подошел к своей спутнице и спросил:
— Не приключилось ли чего с вашим уважаемым
батюшкой, мисс? Не заболел ли кто из вашего уважаемого семейства?
— Нет, нет, — поторопилась ответить Крошка
Доррит. — Ничего не случилось, благодарю вас. Дайте я вас опять возьму под
руку, мистер Нэнди.
Так, продолжая прерванный появлением Фанни
разговор, она дошла с ним до тюрьмы и, поздоровавшись с мистером Чивери,
дежурившим у ворот, прошла через караульню. Случаю угодно было, чтобы в ту
самую минуту, когда они под руку выходили из караульни, к ней приближался совершавший
свою дневную прогулку Отец Маршалси. Вид этой пары сильно подействовал на его
чувства; крайне взволнованный, даже потрясенный — не обращая внимания на
старого Нэнди, который, низко поклонившись, замер со шляпой в руке, как всегда
в присутствии столь высокой особы, — он круто повернул назад и чуть не бегом
бросился к себе домой.
Оставив злополучного старичка, в недобрый час
взятого ею под покровительство, и наспех пообещав ему, что сейчас вернется,
Крошка Доррит побежала за отцом и на лестнице столкнулась с Фанни, которая с
видом оскорбленного величия тоже поднималась наверх. Все трое вошли в комнату
почти одновременно; Отец Маршалси сразу же опустился в свое кресло, закрыв лицо
руками, и испустил глухой стон.
— Еще бы, — сказала Фанни. — Ничего
удивительного. Бедный папочка, как ему тяжело! Теперь, надеюсь, вы убедились в
моей правоте, мисс?
— Что с вами, отец? — воскликнула Крошка
Доррит, склоняясь над ним. — Неужели это я вас огорчила, отец? Нет, нет, не
может быть!
— Вот как, не может быть? Скажите пожалуйста!
Ах ты… — Фанни остановилась в поисках достаточно энергичного определения, — ах
ты маленькая простолюдинка! Истинное дитя тюрьмы!
Отец Маршалси движением руки прекратил эти
злые упреки и горестно прошептал, качая головой:
— Эми, я знаю, ты поступила так без дурного
умысла. Но ты ранила меня в самое сердце!
— Без дурного умысла! — вмешалась непримиримая
Фанни. — С гнусным умыслом! С отвратительным умыслом! С умыслом унизить семью.
— Отец! — воскликнула Крошка Доррит, побледнев
и вся дрожа. — Простите меня! Не сердитесь на меня! Только скажите, в чем моя
вина, чтобы это никогда не повторилось!
— Ах ты маленькая лицемерка! — вскричала
Фанни. — Ты прекрасно знаешь, в чем твоя вина. Я сама сказала тебе. И не
вздумай отпираться, только лишний грех на душу возьмешь.
— Тсс! — остановил ее отец и продолжал,
обращаясь к младшей дочери: — Эми! — Тут он несколько раз провел по лицу
носовым платком, а затем, судорожно сжав его в кулаке, уронил руку на колени. —
Эми! Я делал все, чтобы удержать тебя здесь на некоторой высоте. Я делал все,
чтобы сохранить тебе здесь известное положение. Может быть, мне это удалось,
может быть, нет. Может быть, ты это оценила, может быть, нет. Не берусь судить.
Мне через многое пришлось здесь пройти, кроме одного — унижения. От унижения я
был, по счастью, избавлен — до этого дня.
Тут судорожно сжатый кулак разжался, и платок
снова пропутешествовал к глазам. Крошка Доррит, опустившись перед отцом на
колени, смотрела на него с мольбой и раскаянием. Когда очередной приступ горя
миновал, почтенный старец снова стиснул платок в руке.
— От унижения я был, по счастью, избавлен до
этого дня. Во всех моих испытаниях меня поддерживало присущее мне — кха —
чувство собственного достоинства, и — и уменье окружающих, так сказать, уважать
во мне это чувство. Вот почему я был избавлен от — кха — унижения. Но сегодня,
сейчас мне впервые пришлось испытать его в полной мере.
— Еще бы! Иначе и быть не могло! — подхватила
неугомонная Фанни. — Если уж тут красуются перед всеми под ручку с нищим!
(Снова выстрел из духового ружья.)
— Отец, дорогой! — вскричала Крошка Доррит. —
Я не хочу оправдываться в том, что нанесла вам такой жестокий удар — нет, нет,
видит бог, не хочу! — Она заломила руки в безысходном отчаянии. — Я только
прошу вас, умоляю вас успокоиться и забыть об этом. Но я бы не привела с собой
этого старичка, если б не знала, что вы сами всегда так добры к нему, так
ласково и приветливо его встречаете — поверьте мне, отец, я бы никогда этого не
сделала. Пусть я виновата, но это вина невольная. Ни за какие блага мира я бы
не захотела, чтобы хоть одна слезинка пролилась из ваших глаз, любимый мой,
дорогой мой отец! — Сердце у Крошки Доррит готово было разорваться от горя.
Тут Фанни громко всхлипнула, то ли от злости,
то ли от раскаяния, и тоже ударилась в слезы, твердя, что хотела бы умереть —
пожелание, постоянно высказывавшееся этой молодой особой, когда ее гнев начинал
утихать, а досада на других сменялась досадой на себя.
Между тем Отец Маршалси привлек младшую дочь к
себе на грудь и стал гладить ее по голове.
