Он подробно рассказал, как его внимание
привлекла фамилия Крошки Доррит, потому что эта фамилия уже стояла в его
записной книжке. Как он сперва не придал этому большого значения, зная по
опыту, что совпадение фамилий еще не доказывает наличия какого-либо родства, —
даже если однофамильцы к тому же еще и земляки, — но невольно подумал о том,
какое чудесное превращение ожидало бы скромную маленькую швею, если бы она
вдруг оказалась причастной к богатому наследству. Как эта мысль постепенно
завладела им, быть может, потому, что в маленькой швее было что-то необычное,
привлекавшее и тревожившее его любопытство. Как он ощупью, вслепую начал поиски
(«рылся точно крот, сэр»), шаг за шагом, пядь за пядью прокладывая ход к
истине. Как на первых порах деятельности, получившей столь образное определение
(для пущего сходства с кротом мистер Панкс зажмурился и напустил волосы на
лоб), он то и дело переходил от надежды к унынию, от проблесков света к полной
тьме и обратно. Как завязал знакомства в тюрьме и сделался ее постоянным и
привычным посетителем, а там уж ему не стоило никакого труда войти в
расположение к мистеру Дорриту и его сыну, с которыми он часами болтал о разных
пустяках («А сам все рылся, все рылся», — продолжал мистер Панкс), и в конце
концов они же, ничего не подозревая, и навели его на след, сообщив кое-какие
подробности из прошлого семьи, которые он сопоставил с тем, что уже знал
раньше. Как, наконец, мистеру Панксу стало ясно, что он обнаружил законного
наследника крупнейшего состояния и теперь остается только подкрепить это
открытие формальными доказательствами, чтобы оно получило юридическую силу. Как
он решил довериться своему квартирохозяину, мистеру Рэггу, и, взяв с него
торжественный обет молчания, предложил разделить с ним дальнейшие труды по рытью
ходов к истине. Как, зная сердечную склонность Джона Чивери, они надумали
использовать его в качестве своего единственного агента и помощника. И как до
этого самого дня, когда видные авторитеты в финансовых и юридических делах
подтвердили полный успех их неустанных стараний, они свято хранили тайну.
— Таким образом, сэр. — заключил Панкс, — если
бы все провалилось в последнюю минуту, скажем, за день до того, как я показал
вам наши документы, или даже еще позднее, никто, кроме нас, не был бы обманут в
своих надеждах и не потерпел бы хоть пенни убытку.
Кленнэма, который слушал рассказ, то и дело
взволнованно пожимая рассказчику руку, последние слова навели на мысль, до сих
пор не приходившую ему в голову, и он с изумлением воскликнул:
— Но, мой милый мистер Панкс, ведь эти розыски
должны были стоить вам кучу денег!
— Еще бы, сэр! — отвечал Панкс, сияя
торжеством. — Это нам влетело в копеечку, хоть мы экономили, как только могли.
И позвольте вам сказать, тут пришлось столкнуться с немалыми затруднениями.
— Могу себе представить! — подхватил Кленнэм.
— Но вы так замечательно сумели преодолеть все затруднения, связанные с этим
делом! — И он снова пожал ему руку.
— Хотите знать, как я действовал, — сказал
Панкс, приводя свои волосы в столь же растрепанное состояние, в каком
находились его чувства. — Сперва я потратил все свои личные сбережения. Но их
хватило ненадолго.
— Мне совестно это слышать, — сказал Кленнэм,
— хотя сейчас это уже значения не имеет. Но что же вы потом стали делать?
— Потом, — отвечал Панкс, — я занял денег у
хозяина.
— У мистера Кэсби? — переспросил Кленнэм. —
Что за благородный старый джентльмен!
— Еще бы, просто ангел! — отозвался мистер
Панкс, издавая целую гамму разнообразных фырканий. — Сама доброта! Воплощенное
человеколюбие! Святая душа! Золотое сердце! Он мне их ссудил из двадцати
процентов, сэр. Меньше мы никогда не берем.
Артур должен был признаться себе, что
несколько поторопился прийти в умиление.
— Я сказал этому образцу христианских добродетелей,
— продолжал мистер Панкс, со вкусом отчеканивая каждое слово, — что набрел на
одно дельце, на котором можно недурно поживиться — недурно поживиться, так я
ему и сказал, — но только для начала нужны кое-какие оборотные средства. И,
дескать, не ссудит ли он мне под вексель требуемую сумму. Что ж, он охотно
согласился, из двадцати процентов; да, как человек деловой, позаботился
включить эти двадцать процентов в общую цифру долга. Если бы моя затея
сорвалась, мне бы пришлось семь лет мотыжить для него за половинное жалованье.
Но ведь на то он и Патриарх, такому человеку не грех послужить и за полцены — и
даже вовсе бесплатно.
Ни за что на свете Артур не взялся бы решить,
всерьез он говорит или нет.
— Когда и эти деньги кончились, сэр, —
продолжал между тем Панкс, — а они все-таки кончились, хоть я и выжимал их из
себя по капле, словно собственную кровь, — мне пришлось обратиться к мистеру
Рэггу. Я решил сделать заем у мистера Рэгга (или у мисс Рэгг, что одно и то же;
у нее есть небольшой капиталец, доставшийся ей благодаря одной удачной судебной
спекуляции). Он с меня спросил десять процентов, и сам считал, что это немало.
Но ведь мистер Рэгг обыкновенный человек, сэр. Волосы у него рыжие, и он их коротко
стрижет. И шляпу носит самую обыкновенную: с высокой тульей, с узкими полями. И
благообразия в нем не больше, чем в деревянной кегле.
— Теперь, однако, мистер Панкс, — сказал
Кленнэм, — вы должны быть щедро вознаграждены за все ваши труды и расходы.
— Я на это и рассчитываю, сэр, — сказал Панкс.
— Контракта я не заключал, действовал за свой риск. Уговор у меня был разве что
только с вами — ну что ж, я его выполнил. Если после возмещения всех издержек и
после расчета с мистером Рэггом мне очистится тысяча фунтов, это будет для меня
целый капитал. Поручаю вам уладить это дело. А теперь я хочу, чтобы вы сообщили
обо всем семейству Доррит, — как, решите сами. Мисс Эми Доррит сегодня с утра
будет у миссис Финчинг. Только не надо медлить. Чем скорей они все узнают, тем
лучше.
Этот разговор происходил в спальне у Кленнэма,
еще лежавшего в постели. Мистер Панкс ворвался к нему чуть свет, перебудив весь
дом своим стуком, и тут же, с ходу, даже не присев, принялся выкладывать все
подробности дела, завалив постель разными бумагами. Под конец он объявил, что
торопится к мистеру Рэггу (должно быть, от переполнения чувств хотел, чтобы тот
снова подставил ему спину), поспешно собрал свои бумаги, и не успел Кленнэм
опомниться, как его пыхтенье уже донеслось откуда-то снизу.
Кленнэм, разумеется, не откладывая, отправился
к мистеру Кэсби. Он так спешил, что очутился на углу улицы, где обитал
Патриарх, почти за час до того времени, когда обычно приходила на работу Крошка
Доррит, но подумал, что так даже лучше: он пройдется не торопясь, и его
волнение успеет улечься до встречи с нею.
