Эти слова должны были свидетельствовать, что
ему якобы ничего не известно про то, куда именно уходит каждый день из дому
Эми.
— Зато вы знаете, как нам всегда приятно
возвращаться домой. А что касается Фанни, то, кроме заботы о дядюшке, я думаю,
ей самой будет полезно, если она некоторое время поживет не здесь. Ведь она не
родилась в Маршалси, как я.
— Хорошо, Эми, хорошо. Мне не вполне понятна
твоя мысль, но в конце концов нет ничего неестественного в том, что Фанни любит
бывать в городе, и не только Фанни, но даже и ты, моя девочка. Словом, уж если
вы с дядей так решили, пусть так и будет. Да, да, пожалуйста. Обо мне не
беспокойтесь; я вмешиваться не стану.
Но самое трудное было устроить судьбу брата —
оторвать его от тюрьмы, от общества арестантов, у которых он был на побегушках,
с успехом заменив в этой должности миссис Бэнгем, от тюремного жаргона,
принятого в этом более чем сомнительном обществе. В восемнадцать лет он уже
привык жить из кулака в рот, от подачки до подачки, и будь на то его воля,
прожил бы так до восьмидесяти. Ни разу не попался среди его тюремных друзей
человек, который бы научил его чему-нибудь путному, и в поисках покровителя для
него сестре пришлось обратиться все к тому же своему старому другу и крестному
отцу.
— Милый Боб! — сказала она ему. — Что же будет
с нашим бедным Типом?
Брата звали Эдвард, но обычное уменьшительное
Тед в тюрьме превратилось в «Тип».
У сторожа имелось вполне определенное мнение
насчет будущности бедного Типа, и, не желая, чтобы это мнение оказалось
пророческим, он даже пробовал заводить с бедным Типом разговор о том, какая
заманчивая перспектива для молодого человека уйти от тягот повседневной жизни и
стать в ряды защитников отечества. Но Тип поблагодарил и сказал, что отечество
и без него обойдется.
— Надо бы его пристроить к какому-нибудь делу,
— сказал сторож. — Знаешь что, малышка, попробую-ка я подыскать ему местечко по
адвокатской части.
— Ах, Боб, какой вы добрый! Так у сторожа
появилась еще одна задача, которую требовалось представить на разрешение
навещавшим тюрьму джентльменам из юридического сословия. И тут он проявил такую
настойчивость, что спустя немного времени к услугам Типа оказался табурет и
двенадцать шиллингов в неделю в одной из адвокатских контор почтенного
государственного палладиума, именуемого Пэлейс-Корт,
[19]
который в ту пору
значился в солидном списке нерушимых оплотов величия и безопасности Альбиона,
ныне давно уже отошедших в область преданий.
Тип промаялся в Клиффордс-Инн
[20]
полгода, по
прошествии какового времени вновь предстал в один прекрасный вечер перед
сестрой и с небрежным видом, не вынимая рук из карманов, сообщил, что больше в
свою контору не вернется.
— Как не вернешься? — испуганно спросила
бедная девочка. Среди всех ее житейских забот тревоги и надежды, касающиеся
Типа, неизменно занимали первое место.
— Меня очень утомило переписыванье бумаг, и я
его бросил, — объявил Тип.
Типа утомляло решительно все. Его маленькая
вторая мать с помощью своего верного друга-сторожа находила ему все новые и
новые места. С перерывами, которые заполнялись шатаньем по тюремному двору и
отправлением обязанностей миссис Бэнгем, он за короткое время побывал в
качестве подручного у пивовара, у огородника, у хмелевода, еще у одного
адвоката, у аукциониста, у биржевого маклера, еще у одного адвоката, в конторе
пассажирских карет, в конторе грузовых фургонов, еще у одного адвоката, у
жестянщика, у винокура, еще у одного адвоката, в суконной лавке, в
галантерейной лавке, у торговца рыбой, у торговца заморскими фруктами, на
товарном складе и в доках. Но к какому бы делу ни пристраивали Типа, он очень
быстро утомлялся и бросал его. Казалось, этот злополучный Тип всюду берет с
собою тюремные стены, и расставив их вокруг себя, превращает любое заведение
или предприятие в некое подобие тюремного двора, по которому и слоняется,
заложив руки в карманы и лениво шаркая подошвами, до тех пор пока настоящие,
несдвигаемые стены Маршалси своим таинственным влиянием не притянут его
обратно.
И все-таки решение спасти брата так твердо
укоренилось в этом мужественном сердечке, что в то время как он одну за другой
хоронил все ее спасительные попытки, она ухитрилась трудами и лишениями
сколотить ему денег на проезд до Канады. Когда уже и безделье настолько утомило
Типа, что ему захотелось бросить бездельничать, он милостиво согласился ехать в
Канаду. И дитя Маршалси, горюя о предстоящей разлуке, в то же время радовалось,
веря, что наконец-то удалось вывести брата на правильную дорогу.
— Благослови тебя господь, милый Тип! Смотри
только не загордись и не позабудь нас, когда разбогатеешь.
— Да уж ладно, — сказал Тип и отбыл в Канаду.
Впрочем, до Канады он, не добрался; путешествие
его окончилось в Ливерпуле. Прибыв из Лондона в вышепоименованный порт, он
почувствовал такое настоятельное желание бросить пароход, доставивший его туда,
что решил воротиться назад хотя бы пешком. Этот замысел он не замедлил привести
в исполнение и по прошествии месяца вновь предстал перед сестрой, в лохмотьях,
без башмаков, и утомленный более чем когда бы то ни было.
Наконец, после очередного возвращения к
обязанностям миссис Бэнгем, он сам приискал себе занятие; о чем и поспешил
торжественно возвестить:
— Эми, я получил место.
— Неужто в самом деле, Тип?
— Можешь не сомневаться. Теперь я устроен.
Больше тебе нечего обо мне беспокоиться, сестренка.
— А что за место, Тип?
— Ты ведь знаешь Слинга — хотя бы в лицо?
— Это тот, которого зовут Торгашом?
— Он самый. Так вот, в понедельник он выходит
на волю и берет меня к себе.
— Чем именно он торгует, Тип?
