— Прошу извинить мою назойливость, — сказал
Артур, заступая ему дорогу, — позвольте задать вам еще один вопрос. Сюда каждый
может войти?
— Войти может каждый, — ответил старик с
ударением, за которым явно слышалось: «но не каждый может отсюда выйти».
— Еще раз прошу извинить. Вы часто бываете
здесь?
— Гм, — сказал старик, крепче стиснув фунтик с
табаком в руке и взглядом давая понять, что считает подобное любопытство
неуместным. — Да, сэр, часто.
— Не обессудьте на слове. Мною руководит не
праздное любопытство, но самые добрые побуждения. Не приходилось ли вам слышать
здесь фамилию Доррит?
— Моя фамилия Доррит, сэр, — был неожиданный
ответ.
Артур снял шляпу и поклонился.
— Не откажите выслушать несколько слов
объяснения. Я никак не предполагал того, что мне сейчас сообщили; надеюсь, вы
поверите, что в противном случае я не взял бы на себя смелость обратиться к
вам. Я только что воротился в Англию после многолетнего отсутствия. В доме моей
матери, миссис Кленнэм, я встретил молодую девушку, швею, которую и в глаза и
за глаза зовут не иначе, как Крошка Доррит. Эта девушка возбудила во мне
живейший интерес, и мне очень хотелось бы разузнать о ней поподробнее. За
несколько минут до нашей с вами встречи я видел, как она вошла в эти ворота.
Старик внимательно посмотрел на Артура.
— Вы моряк, сэр? — спросил он и, казалось, был
несколько разочарован, когда Артур в ответ отрицательно покачал головой. — Нет?
По вашему загорелому лицу вас можно принять за моряка. А вы со мной не шутите,
сэр?
— Уверяю вас, я говорю совершенно серьезно, и
очень прошу вас не сомневаться в моих словах.
— Я мало знаю жизнь, сэр, — сказал старик
своим слабым дребезжащим голосом. — Я прохожу по ней, как тень по циферблату
солнечных часов. Обмануть меня не велика заслуга; слишком это легко, и
хвалиться тут было бы нечем. Молодая девушка, о которой вы говорите, — дочь
моего брата. Мой брат — Уильям Доррит, а я — Фредерик. Вы говорите, что
встретили мою племянницу в доме вашей матери (я знаю, что ваша мать оказывает
ей покровительство), почувствовали к ней интерес и хотите знать, что она делает
здесь, в Маршалси. Пойдемте со мной, и вы увидите.
Он повернулся и вошел во внутренний дворик;
Артур последовал за ним.
— Мой брат, — сказал старик, снова
остановившись и медленно оглядываясь через плечо, — уже много лет живет здесь;
и по соображениям, о которых мне незачем распространяться, мы не посвящаем его
во все подробности жизни за этими стенами, даже если эти подробности касаются
нас самих. Прошу вас, не заговаривайте о том, что моя племянница ходит по домам
шить. Прошу вас, не заговаривайте вообще ни о чем, кроме тех предметов, о
которых станем говорить мы. Соблюдая эту предосторожность, вы не рискуете
сделать промах. А теперь — пойдемте.
Артур последовал за ним вдоль узкого прохода,
в конце которого была массивная дверь. Загремел в замке ключ, и дверь медленно
отворилась. Они очутились в помещении, служившем, по-видимому, чем-то вроде
привратницкой или караульни; в глубине была другая дверь, а дальше решетка, за
которой начиналась тюрьма. Старик по-прежнему брел впереди, и когда они
проходили мимо дежурного сторожа, медленно повернулся к нему всем своим понуро
сгорбленным, окостеневшим телом, как бы безмолвно представляя своего спутника.
Сторож кивнул головой, и спутник прошел за решетку, не будучи даже спрошен, к
кому направляется.
Вечер был темный, и ни фонари, зажженные на
тюремном дворе, ни огоньки, мерцавшие в окнах тюремных строений за убогими
занавесками и ветхими шторами, не в силах были разогнать тьму. Кой-где еще
маячили человеческие фигуры, но большинство обитателей тюрьмы, как видно,
сидело в этот час дома. Старик, очутившись во дворе, сразу взял вправо, и дойдя
до третьей или четвертой двери, вошел и стал подниматься по лестнице.
— Темновато здесь, сэр, — сказал он Артуру, —
но на дороге ничего нет, так что идите смело.
Они остановились на площадке второго этажа, и
старик помешкал перед одной из дверей. Наконец он повернул ручку, дверь
отворилась — и в то же мгновение Артуру Кленнэму стало ясно, отчего Крошка
Доррит всегда старалась пообедать вдали от чужих глаз.
Тот кусок мяса, который ей полагалось съесть
за обедом, она нетронутым принесла домой и теперь подогревала на ужин отцу,
сидевшему за столом в поношенном сером халате и черной ермолке. Стол был накрыт
чистой белой скатертью; нож, вилка, ложка, солонка, перечница, стакан и
оловянная кружка с пивом — все находилось на своих местах; не были забыты даже
особые приправы для возбуждения аппетита — кайеннский перец в маленькой
скляночке и на пенни пикулей в фарфоровом блюдце.
Девушка вздрогнула, залилась краской, потом
побледнела. Но гость поспешным легким движением руки и взглядом, еще более
красноречивым, чем это движение, просил ее успокоиться и не бояться его.
— Уильям, этот джентльмен — мистер Кленнэм,
сын хорошей знакомой Эми, — начал дядя. — Я встретил его у наружных ворот;
оказавшись поблизости, он хотел, засвидетельствовать тебе свое почтение, но не
знал, удобно ли это. Мой брат Уильям, сэр.
— Сэр, — сказал Артур, хорошенько не зная, что
говорить, — надеюсь, глубокое уважение, которое я питаю к вашей дочери,
объяснит и оправдает в ваших глазах мое желание быть вам представленным.
— Мистер Кленнэм, это большая честь для меня,
— возразил хозяин дома, встав из-за стола и приподняв свою ермолку над головой.
— Добро пожаловать, сэр, — тут был отвешен поклон. — Фредерик, кресло гостю!
Прошу садиться, мистер Кленнэм.
Он водрузил ермолку на положенное ей место и
снова уселся за стол. Вся эта церемония была проделана с курьезной смесью
величия и благосклонности. Так он привык принимать пансионеров.
— Добро пожаловать в Маршалси, дорогой сэр.
Многих, многих джентльменов приходилось мне приветствовать в этих стенах. Вам,
может быть, известно — хотя бы со слов моей дочери Эми — что меня называют
Отцом Маршалси?
— Я — да, я слыхал об этом, — наобум
подтвердил Артур.
— Вероятно, вы также знаете, что моя дочь Эми
родилась здесь. Добрая дочь, сэр, примерная дочь; она давно уже служит мне
поддержкой и утешением. Эми, дитя мое, ты можешь подавать ужин; мистер Кленнэм
поймет, что обстоятельства вынуждают нас здесь к известной простоте нравов и не
взыщет. Осмелюсь спросить, сэр, не окажете ли вы мне честь…
— Нет, нет, благодарю вас, — перебил Артур. —
Ни в коем случае.
