Эми подошла к обветшалому деревянному
сооружению, нижняя часть которого представляла собою кровать, а верхняя — нечто
вроде комода, выдвинула один из ящиков и, достав два небольших узелка, вручила
их сестре и брату. «Все зашила и починила?» — услышал Кленнэм торопливый шепот
сестры. И затем ответ Эми: «Да». Кленнэм уже встал, готовясь распрощаться, и
воспользовался этим, чтобы оглядеть комнату. Голые стены были выкрашены в
зеленый цвет, как видно не слишком умелой рукой; несколько литографий
составляли все их жалкое украшение. На окнах висели занавески, пол был прикрыт
ковриком; полка здесь, крючок там, разные мелкие приспособления говорили о том,
что хозяева этой комнаты обитают в ней уже много лет. Комната была небольшая,
тесная, скудно обставленная; должно быть, еще и камин в ней дымил — иначе к
чему бы жестянка, которой было прикрыто отверстие дымохода; но постоянной заботой
и старанием удалось придать ей опрятный вид и даже черты своеобразного уюта.
Колокол меж тем не унимался, и дядюшка
заспешил уходить.
— Скорей, Фанни, скорей! — говорил он,
прихватывая под мышку обшарпанный футляр с кларнетом. — Идем, дитя мое, сейчас
запрут ворота!
Фанни пожелала отцу спокойной ночи и порхнула
в дверь. Тип еще раньше с грохотом сбежал по лестнице вниз.
— Поторопитесь, мистер Кленнэм, — сказал
Фредерик, зашлепавший им вслед, оглядываясь на ходу. — Ворота, сэр, ворота!
Но у мистера Кленнэма было еще два дела,
которые он должен был сделать, прежде чем уйти: во-первых, преподнести знак
внимания Отцу Маршалси так, чтобы не обидеть дочь; во-вторых, хотя бы в двух
словах объяснить этой дочери, что привело его сегодня в тюрьму.
— Позвольте мне проводить вас, — сказал хозяин
дома.
Эми вышла за остальными, и они теперь были
одни в комнате.
— Нет, нет, что вы, — торопливо возразил
гость. — А вот позвольте мне… — и что-то зазвенело в руке хозяина.
— Мистер Кленнэм, — сказал тот, — я глубоко,
глубоко… — но гость сжал в кулак его руку, чтобы в ней перестало звенеть, а сам
бегом пустился вниз по лестнице.
Крошки Доррит нигде не было видно, ни на
лестнице, ни во дворе. Последние запоздалые посетители торопились к воротам, и
он решил последовать их примеру. Но когда он поравнялся с крайним домом, там в
дверях вдруг мелькнула знакомая фигурка. Он поспешно кинулся к ней.
— Простите, что я обращаюсь к вам в таком
неподходящем месте, — сказал он, — простите, что я вообще сюда явился! Я
сегодня выследил, где вы живете. Меня побудило к этому горячее желание быть
чем-нибудь полезным вам и вашим родным. Для вас не секрет мои отношения с
матерью и вам не покажется странным, что я никогда не делал попытки
познакомиться с вами ближе в ее доме — я опасался вызвать в ней ревность или
обиду, или чего доброго повредить вам в ее мнении. То, чему я был здесь
свидетелем за этот короткий срок, заставляет меня еще настойчивей добиваться
вашего доверия. Если бы я имел надежду стать вашим другом, это вознаградило бы
меня за многие испытанные мной разочарования.
В первую минуту она испугалась; но пока он
говорил, успела уже овладеть собой.
— Вы очень добры, сэр. И я чувствую, что ваши
слова искренни. Но — но лучше бы вы не следили за мной.
Он понял, что волнение, звучавшее в ее голосе,
вызвано болью за отца; и он почтительно промолчал в ответ.
— Я очень многим обязана миссис Кленнэм. Не
знаю, что сталось бы с нами, если бы не работа, которую она мне дает. И мне
кажется, что было бы нехорошо с моей стороны заводить от нее секреты. Ничего
больше я вам сегодня не могу сказать, сэр. Не сомневаюсь, что вы нам желаете
добра. Благодарю вас, благодарю от души.
— Позвольте на прощанье задать вам один
вопрос. Давно вы знаете мою мать?
— Года два, сэр.
— Колокол перестал звонить!
— А как вы познакомились с ней? Она разыскала
вас здесь?
— Нет. Она даже не знает, где я живу. У нас с
отцом есть один друг — бедняк, простой рабочий, но лучшего друга не найти. Я
написала объявления, что ищу швейной работы поденно и дала его адрес. Он
вывесил мои объявления в таких местах, где за это не нужно платить; по одному
из них миссис Кленнэм разыскала меня… Сейчас запрут ворога, сэр!
Она вся дрожала от волнения, а он, глубоко
растроганный и в то же время живо заинтересованный ее историей, в которую ему
впервые удалось заглянуть, медлил и не мог заставить себя уйти. Но умолкнувший
колокол и тишина, воцарившаяся в тюрьме, напоминали, что нужно уходить; и
наспех пробормотав несколько добрых слов, он отпустил ее к отцу.
Он, однако, слишком долго медлил. Внутренние
ворота были уже на запоре, и караульня закрыта. Он попробовал постучаться, но
скоро убедился, что все попытки бесплодны и ему предстоит провести ночь в
тюрьме. Раздумывая над этой не слишком приятной перспективой, он вдруг услышал
чей-то голос у себя за спиной.
— Что, попались? — сказал этот голос. —
Придется теперь сидеть тут до утра… Ба! Да это вы, мистер Кленнэм!
Голос принадлежал Типу. Они стояли, глядя друг
на друга, посреди тюремного двора; между тем начал накрапывать дождик.
— Сами виноваты, — заметил Тип, — другой раз
будете попроворнее.
— Да ведь и вы не можете выйти, — сказал
Артур.
— Еще бы! — насмешливо воскликнул Тип. — Уж
это наверняка! Но только вы себя со мной не равняйте. Я ведь теперь кадровый;
только моя сестрица забрала себе в голову, что наш старик не должен знать об
этом. Хотя почему, не знаю.
— Можно тут где-нибудь приютиться на ночь? —
спросил Артур. — Что вы мне посоветуете?
— Прежде всего нужно поймать Эми, — сказал
Тип, привыкший перекладывать все трудности на плечи сестры.
— Нет, нет, не нужно ее беспокоить. Лучше я
проведу ночь, разгуливая по двору; самое простое.
— В этом нет надобности, если только вы готовы
заплатить за ночлег. Если вы готовы заплатить, вам устроят постель на столе в
Клубе — раз уж так вышло. Пойдемте, я вас сведу с кем нужно.
Проходя мимо знакомого уже дома, Артур поднял
голову. В одном окне горел свет.
— Да, сэр, — сказал Тип, перехватив его
взгляд. — Это у нашего старика. Она еще часок посидит с ним — почитает ему
вчерашнюю газету или расскажет что-нибудь, а потом выскользнет без всякого шума
и исчезнет, точно маленькое привидение.
— Я вас не понимаю.
