Вот и Флора!
— Ах, ах, — пискнула Флора, откинув голову
набок и становясь карикатурой на прежнюю Флору; так выглядело бы ее изображение
в погребальной пантомиме, если бы она жила и умерла в классической древности, —
ах, мне стыдно показаться на глаза мистеру Кленнэму в моем теперешнем виде,
боюсь, он меня не узнает, я ведь стала совсем старухой, это так ужасно, так
ужасно.
Кленнэм поспешил заверить, что она изменилась
не больше, чем следовало ожидать; в конце концов время есть время, он это на
себе видит.
— Ах, но мужчина совсем другое дело, и потом
вам грех жаловаться, вы выглядите чудесно, зато я простонала Флора, — я стала
просто урод.
Патриарх, видимо еще не уяснив себе, какова
должна быть его роль в разыгрывающемся представлении, на всякий случай
безмятежно улыбался.
— Нет. Вот уж кто действительно не меняется, —
продолжала Флора, которая, раз начав говорить, никогда не могла добраться до
точки, — кто ничуть не меняется, так это папаша, посмотрите, разве он не такой
же в точности, как был и до вашего отъезда, я нахожу, что это даже нехорошо с
его стороны служить живым упреком собственной дочери, ведь если дальше так
пойдет, люди станут принимать меня за папашину мамашу.
До этого, по мнению Артура, было еще далеко.
— Ай-ай-ай, мистер Кленнэм, нельзя быть таким
неискренним, — воскликнула Флора, — вы, я вижу, не утратили своей старой
привычки говорить комплименты, совсем как, помните, в те времена, когда, ну
когда вы утверждали, будто ваши чувства… то есть я не то хотела сказать, я… ах,
я сама не знаю, что я хотела сказать! — Тут Флора смущенно хихикнула и подарила
ему один из своих прежних томных взглядов.
Патриарх, догадавшись, наконец, что его роль
состоит в том, чтобы как можно скорей убраться со сцены, встал и направился к
боковой двери, по дороге окликая свой буксир. Тотчас же из какого-то
отдаленного дока послышался ответный сигнал, и мистер Кэсби был благополучно
отбуксирован из гостиной.
— Как, вы уже собираетесь уходить, — сказала
Флора, поймав взгляд, который Кленнэм, не знавший, как выпутаться из смешного и
досадного положения, бросил на свою шляпу, — нет, нет, не верю, чтобы вы были
таким бессердечным, Артур — то есть я хотела сказать мистер Артур, — даже,
пожалуй, следует говорить мистер Кленнэм — ах, боже мой, я сама не знаю, что
говорю, — но ведь мы даже ни словом не вспомнили те счастливые дни, которые
ушли и никогда не вернутся, а впрочем, может быть, лучше и не вспоминать о них,
тем более что вас, вероятно, ожидает более интересное времяпрепровождение, и
уж, конечно, я меньше всех на свете хотела бы помешать, хотя было время, когда
— но я опять начинаю говорить глупости.
Неужели в те дни, о которых шла речь, Флора
была такою же пустенькой болтушкой? Неужели то, что звучало для него тогда
чарующей музыкой, было похоже на эту бессвязную трескотню?
— Я, право, не сомневаюсь, — продолжала Флора,
сыпля словами с завидной быстротой, и из всех знаков препинания ограничиваясь
одними запятыми, и то в небольшом количестве, — что вы там в Китае женились на
какой-нибудь китайской красавице, оно и понятно, ведь вы так долго пробыли там,
и потом вам нужно было расширять круг знакомств в интересах фирмы, так что
ничего нет удивительного, если вы сделали предложение китайской красавице, и
смею сказать, ничего нет удивительного, если китайская красавица приняла ваше
предложение, и она может считать, что ей очень повезло, надеюсь только, что она
не из сектантов, которые молятся в пагодах.
— Вы ошибаетесь, Флора, — сказал Артур,
невольно улыбнувшись, — ни на какой красавице я не женился.
— Ах, мой бог, но надеюсь, вы не из-за меня
остались холостяком! — воскликнула Флора, — Нет, нет, конечно нет, смешно было
бы и думать, и, пожалуйста, не отвечайте мне, я говорю сама не знаю что, вы мне
лучше расскажите про китаянок, верно ли у них такие узкие и длинные глаза, как
на картинках, вроде перламутровых фишек для игры в карты, а на спине висит
длинная коса на манер хвоста, или это только мужчины носят косы, а потом вот
еще колокольчики, почему это у них такая страсть везде навешивать колокольчики,
на мостах, на храмах, на шляпах, хотя, может быть, это все выдумки? — Флора
наградила его еще одним прежним взглядом, и тут же понеслась дальше, как будто
на все ее вопросы уже был дан обстоятельный ответ.
— Так, значит, это все правда! Боже мой, Артур
— ах, простите, я по привычке — мистер Кленнэм, следовало бы сказать — и как вы
могли столько времени прожить в такой стране, ведь там, наверно, всегда темно и
дождь идет, иначе зачем столько фонарей и зонтиков, ну, конечно, это уж такой
климат, вот, должно быть, прибыльное занятие, торговать там фонарями и
зонтиками, раз ни один китаец без них не обходится, а какой странный обычай
уродовать ноги с детства, чтобы можно было носить маленькие башмачки, а я и не
знала, что вы такой любитель путешествий.
Тут Кленнэм, уже готовый впасть в отчаяние,
был снова осчастливлен прежним взглядом, с которым решительно не знал, что
делать.
— Ах, бог мой, — продолжала Флора, — как
подумаешь, сколько произошло перемен за время вашего отсутствия, Артур — то
есть, конечно, мистер Кленнэм, никак не могу отвыкнуть, как-то само собой
получается — пока вы там изучали китайский язык и нравы, я уверена, что вы
говорите по-китайски, как настоящий китаец, если не лучше, вы ведь всегда были
такой способный и сообразительный, но это все-таки должно быть ужасно трудно, я
бы наверно умерла, если бы попыталась прочесть хотя бы что написано на ящиках с
чаем, да, многое изменилось, Артур — вот, опять, само собой, хоть и не
следовало бы — и главное все такие неожиданные перемены, ну кому бы, например,
пришла в голову какая-то миссис Финчинг, когда она и мне-то самой не приходила
в голову.
— Это ваша фамилия по мужу, Финчинг? — спросил
Артур; его вдруг тронула задушевная нотка, звучавшая в ее голосе, когда она в
своей бессвязной болтовне касалась отношений, их некогда связывавших.
— Да, Финчинг, не правда ли ужасная фамилия,
но сам мистер Ф. говорил, делая мне предложение, а он мне делал предложение
семь раз и после того еще великодушно согласился целый год «женихаться», как он
это называл, и вот он говорил, что это не его вина, раз такая фамилия и
поделать он тут тоже ничего не может, что ж, это и в самом деле так, а вообще
он был прекрасный человек, на вас совсем не похож, но прекрасный человек.
Флоре, наконец, потребовалось перевести дух, и
она на секунду остановилась. Но ровно на секунду: только поднесла к глазам
самый кончик носового платка и, отдав дань памяти усопшего мистера Ф. — тотчас
же ринулась дальше.
