— Тогда же вы мне дали еще один добрый совет,
в котором я весьма нуждался.
— Не помню, о чем именно шла речь, — отвечал
мистер Миглз, — но хорошо помню, что разговор у нас был самый душевный.
— Так вот, я воспользовался вашим советом и
теперь, освободившись от занятия, по многим причинам весьма для меня
тягостного, желал бы найти себе и своим скромным средствам какое-либо иное
применение.
— Одобряю! И чем скорей, тем лучше, — сказал
мистер Миглз.
— Сегодня по дороге к вам я узнал, что вашему
другу мистеру Дойсу нужен компаньон — не механик, как он сам, но человек,
который мог бы наладить должным образом деловую сторону его предприятия.
— Именно, — подтвердил мистер Миглз, засунув
руки в карманы и придав своему лицу деловито-сосредоточенное выражение эпохи
лопатки и весов.
— Мистер Дойс упомянул в разговоре, что
намерен посоветоваться с вами относительно выбора такого компаньона. Если вам
кажется, что мы с ним могли бы подойти друг другу по взглядам и ресурсам, не
будете ли вы так добры назвать ему мое имя? Я, правда, говорю, не зная всех
обстоятельств, а среди них могут быть неприемлемые для обеих сторон.
— Бесспорно, бесспорно, — отозвался мистер
Миглз с осмотрительностью, достойной лопатки и весов.
— Но это уж вопрос цифр и расчетов…
— Именно, именно, — сказал мистер Миглз с тем
уважением к цифрам, которое опять-таки напоминало о лопатке и весах.
— И я охотно занялся бы этим вопросом,
заручившись согласием мистера Дойса и вашим одобрением. Словом, если вы
возьмете на себя труд передать мое предложение мистеру Дойсу, вы меня крайне
обяжете.
— Охотно принимаю ваше поручение, Кленнэм, —
сказал мистер Миглз. — И, оставляя в стороне разные частности, которые вы, как
деловой человек, сочтете нужным оговорить заранее, хочу сказать вам: я уверен,
что из этого выйдет толк. В одном можете не сомневаться: Дэниел честнейший
человек.
— Я настолько убежден в этом, что сразу же
решил переговорить с вами.
— Им нужно руководить, направлять его,
помогать ему; он ведь из породы чудаков, — продолжал мистер Миглз, видимо желая
этим сказать, что Дойс делает веши, которых еще никто не делал, и идет путями,
которыми еще никто не ходил, — но честность его выше похвал. Ну а теперь —
доброй ночи.
Кленнэм вернулся в свою комнату, сел снова в
кресло у камина и стал думать о том, как он рад своему решению не влюбляться в
Бэби. Она так хороша, так мила, так чиста душой, так готова откликнуться на
зов, обращенный к ее нетронутым еще чувствам, что того, кто сумеет эти чувства
пробудить, можно счесть счастливейшим из смертных, а потому он очень рад
принятому решению.
Но поскольку те же доводы могли бы сгодиться и
для противоположного решения, он еще продолжал размышлять об этом предмете. Для
очистки совести, должно быть. «Представим себе человека, — думал он, — который
достиг совершеннолетия добрых два десятка лет тому назад; обстоятельства его
воспитания сделали его робким и неуверенным в себе; обстоятельства его нынешней
жизни делают его угрюмым и замкнутым; он знает, что лишен многих
привлекательных черточек, которые так нравятся ему в других, и в этом повинны
долгие годы, проведенные на чужбине, в суровом одиночестве; у него нет добрых
сестер, которые могли бы встретить и обласкать его жену; нет уютного дома, куда
он мог бы ее ввести; он почти чужой в Англии; не обладает и богатством (что
хоть отчасти искупило бы все эти недостатки); в нем только и есть хорошего, что
любящее сердце и горячее желание поступать по справедливости — и вот такой
человек явился бы сюда, в этот дом, и поддавшись очарованию прелестной юной
девушки, вообразил бы, что может надеяться завоевать ее сердце; ведь это была
бы непозволительная слабость!»
Он встал, тихонько растворил окно и загляделся
на реку, мерно текущую внизу. Год за годом проходит, и все столько же миль в
час пробегают речные воды, все на столько же ярдов сносит течением лодку при
переправе, все так же здесь белеют кувшинки, а там шелестит камыш; никаких
перемен, никаких смятений.
Отчего же так тоскливо и тягостно у него на
сердце? Он в этой слабости не повинен. Чья же это слабость? Ничья, ничья.
Отчего же не забыть об этом? Но забыть он не мог. И невольно закрадывалась
мысль (у каждого бывают такие минуты): а не лучше ли быть таким, как эта река,
в вечном однообразии катящая свои воды, — жить, не ведая радостей, но не ведая
и горя.
Глава 17
Ничей соперник
Наутро, перед завтраком, Артур решил побродить
по окрестностям. Погода была отменная, до завтрака оставалось не менее часа, и,
перебравшись через реку, он пошел по тропинке, извивавшейся среди лугов. Когда
тропинка вновь привела его к берегу, он увидел там какого-то путника, который
дожидался переправы и криками торопил перевозчика, замешкавшегося на другой
стороне.
Это был молодой человек, самое большее лет
тридцати. Платье ловко сидело на его ладной фигуре, лицо было смуглое, взгляд
живой и веселый. Когда Артур, миновав перелаз, спустился к реке, незнакомец
скользнул по нем беглым взглядом, и снова вернулся к своему несложному занятию
— он коротал время, сталкивая ногой и воду небольшие голыши. Что-то жестокое
почудилось Кленнэму в том, как он каблуком выворачивал камешек из земли и
придвигал его к себе, чтобы удобнее было прицелиться. Кому из нас не случалось
испытывать подобное чувство, глядя, как человек совершает самый пустяковый
поступок: срывает цветок, отбрасывает мешающий ему предмет, наконец просто
ломает что-то?
Незнакомец, судя по выражению его лица, был
поглощен своими мыслями и не обращал никакого внимания на красавца
ньюфаундленда, который настороженным взглядом следил за хозяином, косясь на
каждый летящий с берега камень, и готовый по первому знаку броситься за ним в
воду. Однако знак так и не был подан, а тем временем перевозчик причалил к
берегу, и хозяин, ухватив собаку за ошейник, заставил ее войти в лодку.
— Нельзя, нельзя сегодня, — прикрикнул он при
этом. — Как ты покажешься на глаза дамам, если с тебя будет течь вода? Куш!
Вслед за джентльменом и собакой вошел в лодку
и Кленнэм. Собака послушно улеглась под скамью, а джентльмен остался стоять,
заложив руки в карманы и загораживая Кленнэму перспективу. Как только лодка
коснулась берега, и джентльмен и собака легко соскочили на землю и ушли.
Кленнэм был очень рад от них избавиться.
Он уже подходил к садовой калитке, когда часы
на ближней церкви пробили назначенное для завтрака время. Не успел он дернуть
колокольчик, как из-за ограды послышался громкий собачий лай.
