Глава 19
Отец Маршалси в разных видах
Когда братья Доррит, Уильям и Фредерик,
прогуливались вместе по тюремному двору — разумеется, по аристократической его
стороне, мимо колодца, ибо Отец Маршалси, неукоснительно блюдя свое
достоинство, избегал показываться на другой стороне, и лишь по воскресеньям и
по большим праздникам вроде рождества являлся среди своих беднейших чад и
возлагал благословляющую руку на головы юного поколения неисправных должников,
совершая эту процедуру с душеочистительным благолепием, — итак, когда братья
прогуливались вместе по тюремному двору, это была примечательная в своем роде
картина. Свободный Фредерик, понурый, жалкий, сгорбленный, сморщенный, а рядом
узник Уильям, обходительный, благосклонный, проникнутый скромным сознанием
значительности своей особы — уже по одному этому контрасту братья представляли
собой зрелище, на которое стоило посмотреть.
Так они прогуливались и в тот воскресный
вечер, когда у Крошки Доррит с ее поклонником состоялся знаменательный разговор
на Железном мосту. С делами государственными было на этот день уже покончено.
Парадный прием привлек немало посетителей; несколько человек было представлено
вновь; к полукроне, нечаянно позабытой на столе, так же нечаянно прибавилось
еще десять шиллингов; и теперь Отец Маршалси отдыхал, мирно покуривая сигару.
Прогуливаясь взад и вперед по двору, он терпеливо приноравливал свой шаг к
заплетающейся походке брата, не только не гордясь своим превосходством, но
исполненный сострадания и участия, и каждое колечко дыма, которое слетало с его
губ и устремлялось поверх тюремной стены, казалось, говорило о его
сочувственном внимании к немощам этого дряхлого горемыки. В ту минуту на него
стоило посмотреть.
Его брат Фредерик, согнутый в три погибели, с
мутным взглядом, с трясущимися руками, с туманом в мыслях, покорно плелся
рядом, принимая безропотно его покровительство, как принимал любое явление
этого мира, в лабиринте которого он запутался раз и навсегда. В руке он держал,
как обыкновенно, смятый картузик оберточной бумаги и время от времени извлекал
из него крохотную щепотку табаку. Нерешительно заправив ее в нос, он не без
восхищения поглядывал на брата, потом снова закладывал руки за спину и плелся
дальше, до следующей понюшки, или вдруг останавливался в недоумении — быть
может, хватившись своего кларнета.
Надвигалась ночь, и гости тюрьмы стали
мало-помалу расходиться, но во дворе по-прежнему было людно, каждому из
пансионеров хотелось проводить своего гостя до ворот. Братья меж тем продолжали
свою прогулку; узник Уильям беспрестанно оглядывался по сторонам, ожидая
приветствий, любезно раскланивался в ответ, приподнимая шляпу, и с милой
улыбкой оберегал свободного Фредерика от опасности быть сбитым с ног или
притиснутым к стене. Пансионеры, как правило, не страдали чрезмерной
впечатлительностью, но даже они, судя по их лицам, согласились бы, что это —
зрелище, на которое стоит посмотреть.
— Ты сегодня какой-то скучный, Фредерик, —
сказал Отец Маршалси. — Что-нибудь случилось?
— Случилось? — Старик воззрился было на
спрашивавшего, но тотчас же снова опустил глаза и понурил голову. — Нет,
Уильям, нет. Ничего не случилось.
— Как бы мне уговорить тебя немного
приодеться, Фредерик…
— Да, да, — поспешно отозвался бедняга. — Но я
не могу. Не могу. Не надо об этом. Что прошло, то прошло.
Отец Маршалси взглянул на проходившего мимо
пансионера из числа своих приятелей, словно желая сказать: не правда ли, жалкий
старик? Но это мой брат, сэр, мой родной брат; а голос природы не заглушить!» —
и, потянув брата за ветхий рукав, спас его от столкновения с колодцем. Каким
совершенным образцом братской любви, заботы и мудрости был бы Уильям Доррит,
если бы в свое время спас брата от разорения, а не разорил его сам.
— Знаешь что, Уильям, — сказал предмет его
нежных попечений, — пожалуй, пойду я домой; устал и спать хочется.
— Мой милый Фредерик, — отвечал Отец Маршалси,
— не смею тебя задерживать; ты ни в коем случае не должен жертвовать своими
желаниями в угоду мне.
— Что-то я стал сдавать, — сказал Фредерик. —
Ложусь поздно, а может, это от духоты или годы сказываются.
— Мой милый Фредерик, — сказал Отец Маршалси,
— а достаточно ли ты заботишься о своем здоровье? Так ли ты строг и пунктуален
в своих привычках, как — ну хотя бы как я? Помимо той маленькой странности, о
которой я только что упомянул, сдается мне, что ты пренебрегаешь моционом и
свежим воздухом. Фредерик. Вот здесь к твоим услугам отличное место для
прогулок. Ну почему бы тебе не пользоваться им почаще?
— Ох-хо-хо! — вздохнул Фредерик. — Да, да, да,
да.
— Что толку говорить «да, да», мой милый
Фредерик, и потом продолжать свое, — мягко, но настойчиво возразил Отец
Маршалси. — А ведь тебе не нужно далеко ходить за примером. Взгляни на меня.
Долгий опыт и необходимость научили меня разумному поведению. Каждый день в
одни и те же часы я гуляю и отдыхаю, сижу дома или в караульне, читаю газеты,
принимаю гостей, ем и пью. С годами я и Эми приучил к порядку, к тому,
например, что еда должна подаваться мне в определенный час. Эми выросла в
сознании важности этой системы, и ты знаешь, какая примерная девушка из нее
получилась.
Как во сне продолжая передвигать ноги, брат
только вздохнул в ответ:
— Ох-хо-хо! Да, да, да, да!
— Друг мой, — сказал Отец Маршалси, положив
ему руку на плечо и легонько подтолкнув его (совсем легонько, а то ведь он
такой слабый, бедняга!), — ты уже говорил это, и возможно, твои слова имеют
глубокий смысл, но, к сожалению, они его не выражают. Хотел бы я помочь тебе
встряхнуться, мой милый Фредерик. Тебе необходимо встряхнуться.
— Да, Уильям, да. Ты прав, — ответил старик,
подняв на него свой мутный взгляд. — Только где уж мне до тебя.
Отец Маршалси пожал плечами в приливе
скромности.
— Ты можешь быть таким же, как я, милый
Фредерик, тебе стоит только захотеть! — и с великодушием сильнейшего он оставил
своего поверженного брата в покое.
