Как и все его коммерческие операции, покупка
вполне оправдала себя. Бриллианты получили фон, на котором они чрезвычайно
выигрывали. Бюст с выставленными на нем бриллиантами явился в Общество и вызвал
всеобщий восторг. А раз Общество одобрило, мистер Мердл был удовлетворен.
Бескорыстнее его не было человека на свете; он делал все только для Общества,
сам же от всех своих трудов и доходов получал очень мало.
То есть надо предполагать, у него было все,
чего он хотел; если ему чего-нибудь недоставало, то при своем несметном
богатстве он с легкостью мог получить это. Но его единственным желанием было
всячески ублажать Общество (что бы ни означало это слово) и оплачивать все
векселя, которые оно ему предъявляло ко взысканию. Он не блистал в светских
гостиных, был не разговорчив, скорей даже замкнут; у него был большой, нависший
лоб, зоркий взгляд и тот багровый оттенок щек, который похож не на здоровый
румянец, а на синеву удушья; его манжеты всегда как-то беспокойно высовывались
из рукавов, точно они были посвящены в его тайны, и, имел на то веские причины,
стремились спрятать его руки. И своих немногословных речах он производил
впечатление человека довольно приятного: простого, весьма серьезного в вопросах
общественного и личного доверия, и лишь неукоснительно требующего от всех и во
всем уважения к Обществу. Впрочем, если под Обществом следовало понимать гостей
на его званых обедах и на музыкальных вечерах миссис Мердл, то он в этом самом
Обществе порядком скучал, и все больше прятался за дверьми или жался к стенке.
Когда же ему случалось самому бывать в гостях, Общество быстро утомляло его и
внушало ему непреодолимое желание поскорее лечь спать; но тем не менее он
постоянно прославлял его, постоянно вращался в нем и самым щедрым образом
тратил на него свои деньги.
Первый супруг миссис Мердл был полковник: под
его покровительством бюст вступил в состязание со снегами Северной Америки, и
если по части белизны потерпел некоторое поражение, то по части холода
решительно вышел победителем. От полковника остался у миссис Мердл сын,
единственное ее чадо — дюжий, головастый увалень, больше похожий на гигантского
младенца, чем на молодого человека. Он был до того туг на соображение, что его сверстники
уверяли, будто, когда он родился, в городе Сент-Джоне,
[56]
Нью-Брунсвик, где
произошло это событие, был лютый мороз и у него замерзли мозги, да так с тех
пор и не оттаяли. По другим рассказам он в раннем детстве по недосмотру няньки
выпал из окна и стукнулся о мостовую, причем кто-то будто бы слышал своими
ушами, как раздался треск. Весьма вероятно, что обе эти версии были сочинены
задним числом, после того как у молодого джентльмена, носившего звучную фамилию
Спарклер, обнаружилась навязчивая идея, побуждавшая его предлагать руку и
сердце самым неподходящим для этого молодым особам, и о каждом очередном
предмете своих матримониальных устремлений выражаться так: «Премиленькая
канашка — и хорошо воспитана — без разных там фиглей-миглей».
Всякий другой мог бы счесть обременительным
пасынка со столь ограниченными умственными способностями; но мистеру Мердлу не
нужен был пасынок для себя; он ему был нужен для Общества. А поскольку мистер
Спарклер служил в гвардейском полку, посещал все скачки, все гулянья и все балы
и пользовался заслуженной известностью, Общество было довольно таким пасынком.
За столь приятный факт мистер Мердл готов был заплатить и подороже; хотя, надо
сказать, подарок, сделанный им Обществу в лице мистера Спарклера, и так обходился
ему недешево.
В тот вечер, когда Крошка Доррит,
пристроившись подле отца, кроила ему новые сорочки, в резиденции на Харли-стрит
состоялся званый обед со множеством приглашенных. Были там вельможи Двора и
магнаты Биржи, государственные мужи из Палаты Общин и государственные мужи из
Палаты Лордов, столпы Церкви и столпы Финансов, цвет Магистрата и Адвокатуры,
сливки Гвардии и Флота, одним словом — все те, на ком держится установленный в
нашем мире порядок и из-за кого он иногда начинает шататься.
— Говорят, — заметил Столп Церкви, обращаясь к
Гвардии. — что мистер Мердл только что снова отхватил огромный куш. Будто бы
чуть ли не сто тысяч фунтов.
Гвардия слыхала, что двести тысяч.
Финансы слыхали, что триста.
Цвет Адвокатуры, поигрывая своим лорнетом,
высказал предположение, что, может быть, и все четыреста. Ведь речь идет об
одном из тех ходов, основанных на тонком и обдуманном расчете, счастливый
результат которых весьма трудно исчислить. Речь идет о редком в наш век
сочетании деловой проницательности с неизменной удачей и природным уменьем
дерзать. Впрочем, вон коллега Беллоуз, он участвовал в знаменитом банковском
процессе и, верно, может рассказать больше. Как оценивает коллега Беллоуз
последний финансовый успех мистера Мердла?
Коллега Беллоуз в это время направлялся
засвидетельствовать свое почтение бюсту и лишь успел обронить на ходу, что, по
сведениям, почерпнутым им из надежного источника, тут нужно говорить не менее
чем о полумиллионе фунтов.
Флот назвал мистера Мердла великим человеком.
Финансы сказали, что он — новая сила, выдвинувшаяся в стране, и скоро сможет
купить оптом всю палату общин. Церковь выразила свое удовлетворение тем, что
подобные богатства копятся в сундуках джентльмена, который всегда был склонен
печься о нуждах Общества.
Сам мистер Мердл появлялся на таких собраниях
довольно поздно; вполне понятно, что человек, обремененный столь колоссальными
обязанностями, еще бывает занят в тот час, когда простые смертные давно уже
освободились от своих пигмейских дел. В этот вечер он прибыл позже всех.
Финансы заметили, что мистер Мердл — мученик долга. Церковь выразила свое
удовлетворение тем, что подобные богатства копятся в сундуках джентльмена,
который принимает их с христианским смирением.
Пудра! Столько пудры было на волосах лакеев,
прислуживавших за столом, что весь обед пропах ею. Частицы пудры попадали в
тарелки, и Общество глотало кушанья, у которых был привкус отборной лакейщины.
Мистер Мердл повел к столу одну графиню, скрытую где-то в недрах пышнейшего
платья, в котором она занимала не больше места, чем кочерыжка в кочане капусты;
и если позволено будет употребить столь вульгарное сравнение, говоря о графине,
платье двигалось по лестнице, точно густой шалаш из зелени, который в день
майского карнавала несет на себе какой-нибудь мальчуган,
[57]
и никто даже не
догадывался, что за тщедушное существо пряталось под пышными складками парчи.
