Наконец я решила подняться. Но на кухню вышла не сразу – сначала я рассмотрела все в своей комнате. Старая одежда была мне впору, а вот обувь стала мала. В сравнении с тряпьем, в котором я провела последние годы, старая одежда казалась просто невероятной. До похищения я часто жаловалась, что мне нечего надеть, что у меня слишком маленькая комната. Сейчас же я оказалась в гигантской комнате с королевским гардеробом! Мне не верилось, что сегодня я могу заняться чем угодно и мне не придется заниматься сексом с жалким извращенцем. Я тихо прошла в ванную, заперла за собой дверь и принялась мыть и расчесывать волосы. Какая роскошь! Из зеркала на меня смотрела бледная, изможденная девушка с темными кругами под глазами. Но я была уверена, что скоро все изменится. Выйдя из ванной, я направилась на кухню, чтобы обнять маму и сестру. Мы уселись за стол. Завтрак был невероятно вкусным. Я столько времени мечтала об этом моменте, и вот он настал! Я хотела лишь одного – сидеть, наблюдать за своей новой жизнью, слушать голоса мамы и сестры, наслаждаться уютом родного дома.
В долгожданный первый день свободы мама взяла меня за руку, и мы с ней пошли гулять. Не передать словами, как мы обе были счастливы! Она показывала мне наш район, а я рассматривала все, словно видела в первый раз. Я шла рядом с мамой, и мне казалось, что я перенеслась в будущее на машине времени. Рядом с нашим домом построили несколько новых десятиэтажных домов. Вместо маленьких магазинчиков появились большие, просторные супермаркеты. Изменился и общественный транспорт: теперь автобусы отправлялись практически из-под нашего балкона. Мне все было интересно. Мы с мамой говорили о том, как тосковали в разлуке.
– Я не единственная верила, что ты жива, – сказала мама. – После инсульта все думали, что бабушка повредилась умом, но теперь я знаю, что это не так…
– О чем ты?
– Однажды я пришла навестить ее в больнице, и она сказала, что точно знает: ты все еще жива. Она сказала, что может видеть тебя.
– Как это? – не поняла я.
– Она сказала, что ты живешь под землей, в подвале, и тебя мучает больной человек. В тот момент я не знала, как реагировать, но ведь она оказалась права!
В тот же день приехал папа. Наша встреча была очень трогательной. Я сразу же бросилась ему в объятия. Мы долго стояли обнявшись. Я не представляла, что смогу отпустить его. Боль и спиртное его изменили. Он казался старым и изможденным. Папа всегда был гордым человеком и старался не проявлять эмоций. Теперь же он заплакал, и я тоже не смогла сдержать слез. Каким ударом стало для него все, что случилось со мной! Боль знания оказалась еще тяжелее неведения. Мы обнимались, и я чувствовала те страдание и страх, которые одолевали его все эти годы. Мой всегда спокойный, сильный папа превратился в развалину, а я из его маленькой девочки – во взрослую женщину с израненной душой. Я плакала не о себе и не о том, что со мной произошло. Я не могла вынести того, что случилось с ним.
В первые дни после возвращения мы с мамой и сестрой много гуляли по городу. Больше всего я мечтала просто посидеть дома, но маме хотелось купить мне новую одежду и туфли. Люди на улицах ходили гораздо быстрее, чем раньше. Я заметила, что почти все вокруг разговаривают по мобильным телефонам. В кафе люди пили кофе латте, не отрываясь от компьютеров с беспроводным выходом в интернет. Многое изменилось. Многое мне предстояло изучить и понять. Погода стояла прекрасная, и мы часто сидели на скамейке в парке, наслаждаясь счастьем, которое украли у нас так надолго. Каждый день в новом, экзотическом мире был полон открытий. Я жадно погружалась в процесс возвращения к новой жизни. Невозможно представить, какой радостью для меня было смотреть по сторонам, ходить за покупками, наблюдать за птицами или просто сидеть и разглядывать разных людей, идущих по своим делам. Наконец-то мир, о котором я так мечтала, предстал перед моими глазами. Мне безумно хотелось найти свое место в нем, не ограничиваясь ролью стороннего наблюдателя, но я понимала, что на это потребуется время. А пока я просто наслаждалась ощущением свободы. Чтобы почувствовать ее в полной мере, я пошла и купила такую же одежду, в какой была в день похищения. Эта одежда стала символом свободной жизни. Я часто надевала ее потом по особым случаям.
Наше освобождение стало сенсацией не только в России, но и в мире. Любопытство людей меня пугало. Журналисты со всего мира хотели взять интервью у нас с Леной. Я переживала трудный момент и не могла справиться с таким вниманием СМИ. Несколько раз я соглашалась на интервью, но не могла участвовать во всех дебатах и спорах о преступлении Виктора. В результате почти во всех статьях, телевизионных программах и выпусках новостей вместо правды были одни лишь сплетни и домыслы о грязных деталях происходившего в подземелье. На одном сайте я прочитала, что у нас с Леной якобы были тайные фантазии: мы сами мечтали стать сексуальными рабынями и помогали Виктору строить подземелье. В других статьях говорилось, что мы выросли в плохих семьях, и, поскольку о нас никто не заботился, маньяку не составило труда заманить нас в ловушку. Были и те, кто писал, что нам нетрудно было сбежать, но мы предпочли остаться, потому что наш похититель заботился о нас. Я читала интервью Виктора: он явно наслаждался вниманием прессы. Он пытался убедить публику в том, что содержать нас было дорого и трудно. Ему приходилось много работать на заводе и подниматься рано утром, говорил он, чтобы заботиться о девушках, которые по доброй воле жили в его подвале. Многие поверили ему, и некоторые даже осуждали нас с Леной. «Молодые девушки одеваются слишком провокационно, – писали в статьях. – Они искушают мужчин своими юбками и каблуками». Все это причиняло мне сильную боль, но я быстро научилась не принимать близко к сердцу подобные рассуждения.
Прошло несколько недель на свободе, а мне все еще было трудно поверить, что кошмар кончился. Когда я находилась в кругу семьи, то не могла отделаться от страха, что меня начнут ругать за то, что в тот страшный день я без спроса ушла из дома. Но никто меня не ругал. Хотя мое исчезновение причинило всем мучительную боль, никто не выражал своей подавленности, разочарования и гнева. Меня одолевал и другой страх: мне казалось, что стоит лишь закрыть глаза, как я снова окажусь в подземелье. Я не знала, удастся ли мне когда-нибудь полностью вернуться к нормальной жизни. Порой боль была настолько сильной, что мне казалось, что я совершенно разбита и никогда не стану прежней. Первые два месяца я боялась задергивать шторы на окнах в своей комнате и не могла заснуть, если мама не лежала рядом со мной и не держала меня за руку. Я несколько лет боялась темноты и спала со светом. В этот период мне часто хотелось поговорить с кем-нибудь – с человеком, который сможет выслушать меня без страха и осуждения и все понять. Близких мне приходилось оберегать от деталей произошедшего со мной. Все понимали, что мне нужно время и пространство. Есть то, что нужно пережить. Мне было больно сознавать, что я никогда не смогу рассказать родным обо всем, что со мной произошло. Они знали мою историю лишь в общих чертах: что меня насиловали, что Лена в подземелье родила двоих детей. Но жуткие картины, преследовавшие меня по ночам, были слишком кошмарны, чтобы близкие могли это вынести. И я держала все в себе.
