На тот момент императору было почти сорок пять лет. У нас нет подробного описания его внешности. По-видимому, он был довольно высок и сухопар, с выразительными, правильными чертами лица, темноволос и смуглокож, как свойственно его роду. Его не особенно интересовали интеллектуальные вопросы, философия или теология, хотя в Мистре он был дружен с Плифоном, и перед отъездом в Константинополь его последним делом было подтвердить сыновьям Плифона право владения имуществом, доставшимся им от отца. Он показал себя хорошим воином и компетентным правителем. Прежде всего его отличала принципиальность. Он никогда не вел себя бесчестным образом. Он проявлял великодушие и терпение, имея дело со своими непростыми братьями. Друзья и служащие были преданы ему, даже если порой и не соглашались с ним, также он обладал даром внушать восхищение и любовь подданным. Его прибытие в Константинополь приветствовали с искренней радостью
[22].
Эта любовь была нужна ему в ожесточенном и печальном городе, куда он приехал. Ненависть к официальной церковной унии с Римом так и не улеглась. Константин считал себя связанным теми обязательствами, которые дал его брат во Флоренции. Но сначала он не предпринимал радикальных шагов, вероятно, из-за влияния матери, ибо в большой степени на нее полагался. Ее смерть 23 марта 1450 года стала для него горькой потерей. Константин старался окружить себя сановниками, принадлежащими ко всем партиям. Главным министром, великим дукой – адмиралом-главнокомандующим флота – был Лука Нотара, противник унии, но не фанатичный. Иоанн Кантакузин, близкий друг Константина еще с пелопоннесских дней и активный сторонник унии, получил пост стратопедарха. Великий логофет Феодор Метохит и протостатор Димитрий Кантакузин, видимо, сомневались в разумности унии, но были готовы поддержать любой избранный императором политический курс. Его секретарь Сфрандзи, пожалуй, ближайший, самый доверенный друг, разделял их мнение
[23]. Патриарха Григория разочаровало отсутствие поддержки со стороны нового императора. В августе 1451 года он уехал в Рим, где его больше ценили и где он изливал свои жалобы на равнодушную императорскую власть.
Константин все еще искал себе жену. Вероятно, по предложению матери, чтобы успокоить антикатолические волнения в народе, он решил найти невесту из православных. В 1450 году верного Сфрандзи снова послали на восток, к правителям Грузии и Трапезунда. Он считал грузинскую царевну очень подходящей кандидатурой. Но ее отец, царь Георгий, сбил его с толку, заявив, что в его стране принято, чтобы мужья давали приданое женам, а не жены – мужьям. Однако далее его величество сказал, что нельзя осуждать обычаи других народов. В конце концов, у британцев, поведал он, у одной женщины часто бывает несколько мужей, а у одного мужчины – несколько жен. Он обещал по такому случаю проявить великодушие и даже предложил удочерить дочь самого Сфрандзи.
Находясь в Грузии, Сфрандзи услышал о смерти султана Мурада, а когда прибыл в Трапезунд и обсудил новость с императором Иоанном, ему сообщили, что вдову султана, христианку Мару из Сербии, племянницу императрицы Трапезунда, отослали домой к отцу с почестями и щедрыми подарками. У Сфрандзи возникла блестящая идея. Бывшая султанша была еще молода, богата, очень популярна при турецком дворе и, по слухам, пользовалась влиянием на пасынка – нового султана. На его взгляд, императору было бы вовсе не позорным жениться на вдове правителя-мусульманина, ведь бабушка самого Константина, мать императрицы Елены, сначала была женой турецкого правителя и даже родила ему детей, до того как вышла за своего сербского супруга. Сфрандзи поспешил домой поделиться с Константином своими соображениями. Императора они заинтересовали, но он пожаловался, что все министры дают ему очень разные советы. Его мать, которая решила бы этот вопрос за него, уже умерла, да и близкий друг Иоанн Кантакузин недавно скончался. Однако сама султанша погубила этот план. Она поклялась перед Богом, что если спасется из гарема султана, то посвятит дальнейшую жизнь подвигу безбрачия. Тогда Константин выбрал грузинскую царевну. В Грузию отправили посольство, чтобы заключить брачный договор и доставить невесту в Константинополь. Но дело затянулось. Еще до того, как невеста успела покинуть дом, она узнала, что уже слишком поздно.
Император Трапезунда ждал, что Сфрандзи, как и он сам, обрадуется известию о смерти султана Мурада. Но Сфрандзи отнесся к этому по-другому. Мурад, указывал он, был в душе человеком миролюбивым, который не стремился к новым тяготам и лишениям войны. Но новый султан с самого детства известен как враг христиан, он наверняка постарается атаковать и уничтожить христианские империи, трапезундскую и константинопольскую. Опасения Сфрандзи разделял и его повелитель – император. Доклады от агентов, которых византийцы держали при турецком дворе, давали достаточно оснований для этих страхов.
И они оправдались. Новому султану Мехмеду II тогда было девятнадцать лет. Он родился в Адрианополе 30 марта 1432 года, и у него было несчастливое детство. Он родился от матери-рабыни по имени Хюма-хатун, почти наверняка турчанки, хотя более поздняя легенда, которую Мехмед не опровергал, превратила ее в высокородную франкскую даму. Его отец обращал мало внимания на него, предпочитая сыновей от жен и наложниц благороднее. Раннее детство он тихо провел в Адрианополе с матерью и нянькой, внушительной, благочестивой турецкой дамой по имени Дайе-хатун. Но его старший брат Ахмед внезапно скончался в Амасии в 1437 году, а второй, Алаэддин, был убит при загадочных обстоятельствах в том же городе шесть лет спустя. В возрасте 11 лет Мехмед остался наследником трона и единственным здравствующим принцем османской династии, не считая султана и дальнего родственника по имени Орхан, внука султана Сулеймана, который находился в изгнании в Константинополе. Мурад призвал мальчика к себе и был потрясен тем, насколько воспитатели пренебрегли его образованием. Чтобы восполнить пробелы, наняли целую армию наставников во главе с блестящим курдским учителем Ахмедом Курани. Они прекрасно справились со своей работой. Мехмед получил превосходную подготовку в науках и философии, был начитан в исламской и греческой литературе. Помимо родного турецкого языка, он научился бегло говорить по-гречески и арабски, на латыни, персидском и еврейском языках. Вскоре его отец начал посвящать его в искусство управления государством.
Мехмеду было двенадцать, когда Мурад, подписав перемирие с королем Владиславом, решил удалиться от дел и оставил сына во главе империи. Сначала нужно было подавить беспорядки в Анатолии, и Мурад все еще был занят там, когда стало известно о наступлении христиан к Варне. Визирь Халил-паша поспешно вызвал его в Европу, и тем настойчивее, что его тревожило поведение юного Мехмеда. Мурад рассчитывал, что его сын будет слушаться советов Халила, его старого и близкого друга. Но мальчик сразу же выказал твердое намерение поступать по-своему. Едва только Мурад уехал в Анатолию, сложилась критическая ситуация из-за одного персидского дервиша, еретика, с которым был дружен Мехмед, но которого чрезвычайно не одобрял Халил-паша, сын и внук визиря и мусульманин старой закалки. Мехмеду пришлось отдать еретика главному муфтию Фахреддину, который науськал толпу сжечь бедолагу. Муфтий так беспокоился, чтобы костер разгорелся как следует, что подошел слишком близко и опалил себе бороду.
