Вдоль участка наземных стен южнее Ликоса христиане отражали все атаки турок. Но теперь турки полк за полком проходили через бреши в частоколе и разбегались во все стороны, чтобы раскрыть все ворота. Солдаты на стенах оказались в окружении. Многие погибли, пытаясь вырваться из западни, но большинство командиров, включая Филиппо Контарини и Димитрия Кантакузина, взяли живыми.
У берега Мраморного моря корабли Хамзы-бея тоже заметили сигналы и послали десантные отряды на стены. В Студионе и Псамафии, по-видимому, никто не сопротивлялся. Защитники сразу же сдались в надежде спасти от разорения свои дома и церкви. Слева от них шехзаде Орхан со своими турками продолжал сражаться, зная, какая судьба их ждет, если они попадут в руки султана, а каталонцы, стоявшие ниже старого императорского дворца, бились до тех пор, пока всех их не взяли в плен или не убили. У Акрополя кардинал Исидор рассудил, что разумнее будет оставить свой пост. Он переоделся и попытался сбежать
[79].
Султан оставил при себе несколько полков, которые взяли на себя роль его эскорта и военной полиции. Но большей части его войск уже не терпелось начать мародерствовать. Особенно торопились матросы, боясь, что солдаты их опередят. Надеясь, что цепь помешает христианским кораблям выйти из гавани и что их можно будет захватить, когда найдется время, они побросали свои корабли и сошли на берег. Их жадность спасла немало христианских жизней. Некоторых греческих и итальянских моряков, в том числе и самого Тревизано, взяли в плен еще до того, как они успели бежать со стен, но другие смогли добраться до своих кораблей, где оставались минимальные экипажи, без всяких препятствий со стороны турок и подготовиться к бою, если будет такая необходимость. Прочие сумели взобраться на корабли до того, как они отплыли, или добраться до них вплавь, как флорентиец Тетальди. Увидев, что город пал, Альвизе Дьедо, как командующий флотом, подплыл на шлюпке к Пере и спросил у тамошних генуэзских властей, что они собираются приказать своим морякам – остаться в гавани и сражаться или уходить в открытое море. Он обещал, что его венецианцы последуют любому принятому им решению. Подеста Перы посоветовал отправить посольство к султану и узнать, отпустит ли он все корабли или пойдет на риск войны с Генуей и Венецией. В тот момент это предложение вряд ли было осуществимо; но тем временем подеста запер ворота Перы, и Дьедо, с которым был Барбаро, автор дневника об осаде, не смог вернуться к своим кораблям. Но генуэзские моряки на судах, стоявших на якоре под стенами Перы, дали понять, что собираются плыть, и хотели заручиться поддержкой венецианцев. По их настоянию Дьедо разрешили уплыть на его шлюпе. Он направился прямо к заграждению, которое все еще было закрыто. Двое его моряков рубили топорами веревки, привязывавшие его к стенам Перы, и волны отнесли его прочь на понтонах. Дав кораблям в гавани сигнал следовать за ним, Дьедо проплыл в образовавшийся проем. Семь генуэзских кораблей из Перы шли за ним по пятам, а вскоре после этого к ним присоединились большинство венецианских военных кораблей, четыре или пять императорских галер и один или два генуэзских военных корабля. Все они прождали, насколько хватило смелости, подбирая беженцев, которые добирались до них вплавь; и, выйдя за бон, вся флотилия около часа оставалась у входа в Босфор, высматривая, не спасутся ли еще какие-то корабли. Затем с попутным северным ветром они отправились по Мраморному морю через Дарданеллы к свободе
[80].
Матросы покинули столько кораблей Хамзы-бея в погоне за добычей, что он был не в силах остановить бегство флотилии Дьедо. С теми кораблями, на которых еще оставался достаточный экипаж, он прошел мимо взломанного бона в Золотой Рог. Там, в гавани, он захватил брошенные корабли: еще четыре или пять имперских галер, две или три генуэзские галеры и все безоружные торговые суда венецианцев. На большинство набилось столько беженцев, что они никогда бы не смогли выйти в море. Несколько мелких судов все же сумели проскользнуть в сторону Перы. Но при ярком свете дня уже не так-то просто было не попасться на глаза туркам. К полудню вся гавань и все стоявшие в ней суда находились в руках завоевателей.
В городе оставался один маленький очаг сопротивления. Критские моряки в трех башнях у входа в Золотой Рог пока еще держались, и их никак не могли оттуда выбить. Вскоре после полудня, видя, что отрезаны со всех сторон, они неохотно сдались офицерам султана на условии, что их жизни и имуществу ничего не будет угрожать. У них было два корабля, вытащенные на берег ниже башен. Без помех со стороны турок, чье восхищение завоевали, они спустили корабли на воду и ушли на Крит.
Султан Мехмед уже несколько часов знал, что великий город в его руках. На рассвете его войска прорвались за частокол, и вскоре после этого, когда убывающая луна еще высоко стояла в небе, он сам подошел осмотреть брешь, через которую они вошли
[81]. Однако он прождал до полудня, когда утихли первые резня и грабежи и восстановилось некое подобие порядка, прежде чем сам с триумфом вошел в город. Тем временем он вернулся к себе в палатку, где принял депутации от испуганных горожан и лично подесту Перы
[82]. Еще он хотел узнать, какая судьба постигла императора. Однако она до сих пор неизвестна. Позднее по итальянским колониям в Леванте прошла молва, что якобы двое турецких солдат заявили, что убили Константина и принесли султану голову, в которой присутствовавшие пленные вельможи узнали своего господина. Мехмед ненадолго установил ее на колонне на форуме Августа, а потом, набив, как чучело, разослал для показа ко дворам главных правителей исламского мира. Очевидцы падения города говорили иное. Барбаро утверждал, что, по словам одних, тело императора видели в куче трупов, а другие заявляли, что его тело так и не нашли. Флорентиец Тетальди также писал, что одни говорили, будто ему отрезали голову, а другие – будто он умер у ворот, упав на землю от удара. И то и другое может быть верно, добавляет он, ибо император, несомненно, погиб в толпе, а турки отрезали голову у большинства тел. Преданный друг императора Сфрандзи пытался разузнать о нем хоть что-то, но выяснил только то, что, когда султан послал отыскать его тело, турки отмыли несколько трупов и голов в надежде опознать в них Константина. В конце концов нашли какое-то тело в носках с вышивкой в виде орла, орел же был изображен и на поножах. Посчитали, что это тело императора, и султан отдал его грекам для погребения. Сфрандзи тела не видел и сомневался, действительно ли это был труп его господина; также не смог он узнать и где его похоронили. В последующие века верующим показывали безымянную могилу в районе Вефа как место погребения императора. Ее подлинность не была доказана, и теперь она всеми заброшена и забыта
[83].
