Их женщины снова попали в неволю и вошли в длинную вереницу пленников, сопровождавших султанский двор во время возвращения в Адрианополь. Вдова Нотары умерла в пути в селении Мессена. В ее жилах текла императорская кровь, и после смерти императрицы-матери она была самой знатной византийкой, глубоко уважаемой даже противниками ее мужа за достоинство и милосердие
[90]. Одна из ее дочерей, Анна, сумела бежать в Италию с частью фамильных ценностей
[91].
Сфрандзи, чья ненависть к великому дуке не утихла, даже когда они оказались товарищами по несчастью и он желчью и злобой описывал его смерть, самому довелось пережить подобную же трагедию. Он полтора года пробыл рабом в доме главного конюшего султана, прежде чем получил возможность выкупить себя и жену, но двоих его детей, крестников императора Константина, забрали в султанский гарем. Дочь Фамарь умерла там еще маленькой девочкой, а сына убил султан за отказ повиноваться его распутным желаниям.
21 июня султан со своим двором покинул побежденный город и отправился в Адрианополь. Константинополь лежал в развалинах, пустой и заброшенный, почерневший, как от пожара, и странно тихий. Там, где прежде шли бои, царило запустение. Церкви были осквернены и ограблены, дома стояли необитаемые, лавки и склады – порушенные и голые. Даже султан, проезжая по улицам, был тронут до слез. «Какой город мы в очередной раз отдали на разграбление», – прошептал он
[92].
Он, однако, позаботился о том, чтобы не весь город оказался в руинах. Людные кварталы вдоль центрального гребня, торговые районы вдоль восточной части побережья Золотого Рога, Влахернский дворец и богатые дома по соседству, старинные дворцы и церкви возле Ипподрома и Акрополя – пострадало все. Но после того как нам стала известна страшная история разорения из скорбных уст современных ей авторов-христиан, как-то странно и неожиданно было узнать, что в некоторых районах турки, по всей видимости, не тронули церкви. Христиане продолжали ходить в них, как раньше. Но ведь если город взят приступом, им не полагалось оставить ни единого богослужебного здания. Это противоречие снимается, если вспомнить, что Константинополь представлял собой город, в котором кварталы и поселения отделялись друг от друга большими открытыми пространствами. Когда стало известно, что турки прорвались за стены, местные чиновники в отдельных районах сразу же благоразумно сдались на волю победителей и впустили их к себе. Видимо, после этого их под конвоем послали с ключами от их кварталов в лагерь к султану, и тот принял их капитуляцию и дал надежное полицейское сопровождение, которое позаботилось о том, чтобы защитить от разорения их церкви, а может быть, и дома. Так и получилось, что турки не тронули церкви в Петрионе, где рыбаки добровольно открыли ворота, и в соседнем квартале Фанар; как и церкви по всей Псамафии и Студиону у Мраморного моря, где обороняющиеся сразу же сдались матросам Хамзы-бея. Кроме того, и в этом нет никаких сомнений, именно горожане этих районов смогли собрать деньги на выкуп множества соотечественников из других, менее удачливых местностей. Если бы их опустошили, неоткуда было бы взять денег на выкуп пленников.
Еще более примечателен тот факт, что великий собор Святых Апостолов, второй по величине и славе храм в городе, пережил дни грабежа с нетронутой сокровищницей. Он находился недалеко от главной улицы, ведущей от Харисийских ворот; и бесчисленные толпы турецких солдат должны были пройти мимо него. Видимо, султан уже решил, что оставит его своим христианским подданным, отняв у них собор Святой Софии, и потому сразу же послал стражу для его защиты.
Позднее султаны будут не так снисходительными к христианам; и те шаг за шагом лишатся всех своих церквей. Но Мехмед Завоеватель, одержав свою победу, хотел показать, что считает и греков, равно как и турок, своими верными подданными. Христианская империя погибла; но он считал себя наследником ее императоров и как таковой помнил о своих обязанностях.
Первой среди этих обязанностей было позаботиться о благополучии православной церкви. Мехмед был в курсе ее трудностей последних лет и теперь мог полностью вникнуть во все детали. Он узнал, что сторонник унии патриарх Григорий Мамма бежал из Константинополя в 1451 году и что, по общему мнению греков, он таким образом лишился своего сана. Предстояло выбрать ей нового патриарха, и было очевидно, что есть только одна подходящая кандидатура, и это почтенный лидер противников церковной унии, ученый Георгий, или Геннадий, Схоларий.
Когда город пал, Георгий Схоларий сидел у себя в келье в монастыре Пантократора. Его большая трехчастная церковь сразу же привлекла к себе внимание грабительских орд. Пока одни из них опустошали монастырские здания, другие согнали монахов, чтобы продать их в рабство. Когда султан велел доставить Георгия пред свои очи, его не смогли найти. В конце концов выяснилось, что его купил богатый адрианопольский турок; того и впечатлило, и несколько смутило приобретение столь уважаемого и ученого раба, и он относился к Схоларию со всяческим почтением. Об этом доложили султану, и несколько дней спустя к хозяину в дом явились посланцы, чтобы препроводить Схолария в Константинополь.
Мехмед уже обдумал в общих чертах свою политику по отношению к греческим подданным. Они образуют милет, самоуправляемую общину в рамках империи под руководством своего религиозного главы – патриарха, который будет отвечать за них перед султаном. После недолгого обсуждения Георгий Схоларий согласился стать патриархом. Всех епископов, которых удалось отыскать поблизости, собрали и сформировали из них святой синод, и по просьбе султана они официально избрали Георгия под монашеским именем Геннадий на патриарший престол. Скорее всего, это произошло еще до отъезда султана из Константинополя в конце июня, но точные даты неизвестны. По всей видимости, прошло несколько месяцев до официальной интронизации Геннадия. Церемония состоялась, вероятно, 6 января 1454 года. Она проходила по византийскому образцу. Султан в роли императора принял нового патриарха на аудиенции и передал ему знаки сана, облачение, посох и нагрудный крест. Старый крест сгинул неизвестно где: либо пропал при разграблении города, либо его увез в Рим бывший патриарх Григорий Мамма, так что султан самолично вручил новому патриарху великолепный крест. Однако пришлось сочинить формулу, которую произнес султан. Она гласила: «Будь патриархом, и да сопутствует тебе удача и наша милость, и пользуйся всеми вольностями, которыми владели патриархи до тебя». Затем новоиспеченный патриарх сел на прекрасного скакуна, подаренного султаном, и направился в церковь Святых Апостолов – свою новую патриаршую церковь взамен превращенной в мечеть Святой Софии. Там, по старинному обычаю, его интронизацию провел митрополит Гераклейский. Затем он обошел город с крестным ходом, вернулся и поселился неподалеку от церкви Святых Апостолов.
