– Ничё, приедешь в Москву, наберешь, – подбодрил его Леша.
Я вернулась в детство. Пончики, весы, туалет… А еще – вырезанный ножницами из бумаги профиль. Мы привели детей на экскурсию. Пока они бегали, я присела на бордюр. Палатки с сувенирами – бусики, ракушки, мыльные пузыри. Около одного лотка сидела женщина и говорила красивым, глубоким голосом. Не зазывала, а просто говорила:
– Игрушки нашего детства, игрушки нашего детства…
Женщине было под шестьдесят. Но игрушки были моего детства. Свистульки-соловьи. Она брала соловья и выводила трели. Я вскочила и побежала к ней. Да, тот самый соловей – наливаешь воду и дуешь. Соловей булькает, как будто поет песню. Я купила для Васи. Женщина налила мне воды в соловья, проверила, чтобы не текло. Я дунула. Свистит. Вася вылил воду и свистел без воды.
– Вася, надо с водичкой, – говорила я.
– Нет, – отвечал сын.
Такой соловей – желтого цвета, который подарила мне когда-то бабушка, – был моим любимым. Вася забыл своего – я ему купила тоже желтого цвета – на лавочке в зоопарке и даже не вспомнил о пропаже.
А еще эта женщина вырезала портреты – давно забытое искусство. Да. Моя бабушка тоже заказала мой портрет. Вырезал меня мужчина. На набережной.
– Подними подбородок и смотри вон на тот листик.
Две минуты – и бабушка показывала мне меня. С разворота листа я видела очень красивую девочку в профиль – с кудряшками, длинными ресницами и заколкой в волосах, которой у меня не было в реальной жизни. Эта черно-белая красавица вообще не была на меня похожа. Но она была такая красивая, что я думала, что это я такая. Ведь в профиль я себя не могла рассмотреть. Бабушка поставила мой портрет за стекло в сервант и хранила до своей смерти.
Я не выдержала и опять подошла к женщине – за портретом. Пока расплачивалась, рассматривала стенд – пожелтевшая вырезка из газеты с фотографией молодой счастливой пары. Мужчина держал в руках ножницы, женщина – листок бумаги.
– Это мой муж. Покойный. Вообще-то он вырезал. Был настоящий мастер. Я у него научилась. А когда он умер, взяла его ножницы, этот лоток и вышла вырезать. Сейчас уже лучше стало – больше желающих. А когда фотоаппараты появились, так вообще работы не было. И свистульки эти… Никто уже не помнит. Особенно молодежь. Странно, что вы помните. Детям теперь спайдерменов с лазерами подавай. Поднимите подбородок и смотрите на тот листик, – попросила она.
Она вырезала мой портрет и аккуратно приклеила на лист картона с надписью «Крым». Я получилась красавица – с неестественно длинной шеей, ресницами, как у Дюймовочки из мультика, кудрями и заколкой-бантиком. Это не я. Или я?
– Мама, это ты в молодости? – спросил Вася.
– Пойдем фотографироваться в костюмах, – предложила Вера.
Еще одно детское воспоминание. На набережной я просила маму сфотографироваться в шляпе с перьями и с веером в картонной карете. Мама говорила «нет». Она считала, что это пошло и вообще лишняя трата денег. На самом деле я не хотела фотографироваться. Я хотела только померить шляпу с пером и подержать веер. Но просто так было нельзя. Только если фотографироваться.
Теперь на набережной расположился целый костюмерный цех – три трона, одна романтическая беседка и еще что-то. Висели роскошные, расшитые фальшивыми камнями платья. Парики, шляпы, веера. Девочки побежали наряжаться. Очень смешные. Спереди в платьях, а сзади торчат шорты и майки. У платьев нет спины. Шлепки, которые здесь все называют сланцами, как раньше, прикрывают искусственными цветами.
– Тебе не идет черный парик, – сказала Капризуля Кате.
– Это тебе не идет, – огрызнулась Катя. – На, забирай, если так хочешь.
Нет, Катя отдала свой парик не по доброте душевной. Просто она увидела парик блондинки, который не усмотрела Капризуля.
– Какая из тебя блондинка? – фыркнула Капризуля.
– Нормальная, – ответила Катя.
Вася захотел быть мушкетером. На него надели костюм и нацепили парик – длинные завитые кудри. Вася стал похож на девочку.
– Снимите с него парик, – кричала я с лавочки.
Но Вася уже заполз на высокий трон и отдавать парик отказался. Теперь у нас есть фотография – сидит чужой ребенок в перьях, с цветами, на троне.
Девочки уже называли меня на «ты». Я бегала с ними в кусты переодеваться. Они почему-то все время надевали кофточки шиворот-навыворот. Я завязывала им купальники, советовала, что купить в подарок маме и какой браслет больше подходит к платью. На прогулке они сгружали мне в сумку кошельки, заколки, кепки, телефоны…
Уже под самый конец опять случился кризис. Сева спрятал свою кепку.
– Где твоя кепка? – кричала Вера. – Мы опаздываем на корты. Если не найдешь, останешься в гостинице. Без кепки нельзя.
– Не знаю, ну и пусть, вообще никуда не пойду, – бурчал Сева.
Севу оставили в номере. По-моему, он именно этого и добивался.
Света сказала, что ей не в чем тренироваться – все грязное.
– Почему ты вчера не постирала? – кричала Вера.
– Вчера было чистое.
– Надень обычные шорты, и пойдем.
– Не хочу.
– Что значит не хочу? Через две минуты чтобы была готова.
Через две минуты мы Свету потеряли.
– Где Света? Девочки, кто видел Свету? – бегала по номерам Вера. – Может, она ушла?
– Куда она уйдет, там дверь заперта, у нее ключей нет. Сидит где-нибудь, – сказал Леша.
Света нашлась, когда Вера, Леша и я обегали все, что только можно, – корты, пляж, гостиницу… Нашел Свету Вася.
– Мама, там мумия храпит, – прибежал ко мне с криками ребенок.
– Какая мумия?
– У девочек в комнате. Пойдем, послушаешь.
В комнате девочек никого не было.
– Вася, здесь никого нет.
– Ш-ш-ш, – сказал он.
И вдруг я услышала храп. В пустой комнате. Испугалась не на шутку.
– Это мумия, – сказал Вася.
Я заглянула под кровать, залезла в шкаф – никого. Даже тумбочку открыла. Храп прекратился.
Прибежала Вера и сразу открыла спинку кровати. Я даже не знала, что она открывается. Это такая кровать с пустым изголовьем – для подушек и белья. Света туда и залезла. Даже подушку подложила и одеялом укрылась.
Она обиделась, или решила прогулять тренировку, или я не знаю, что еще. Втиснулась бочком и заснула.
– Сейчас ее убить или когда проснется? – спросила Вера.
– Пусть поспит, – посоветовала я.
Вечером подписывали почетные грамоты: «За волю к победе», «спортивные достижения», «силу духа», «стойкость характера». Мне Вера тоже подписала: «За самоотверженность, материнский героизм и любовь к детям». Я чуть не расплакалась от счастья. Дети хлопали и кричали «ура». Медали тоже вручали. Только Вере не хватило теннисных. Были еще волейбольные и футбольные – побольше и золотые. Оказалось, что все хотели волейбольные, потому что теннисные уже у всех есть.
