– Вы Ирина Анатольевна? – спросила врач, не отрываясь от записей.
– Нет. Я Мария Владимировна.
– Ждите, тезка, – сказала доктор, – я должна принять по записи.
– Я не могу ждать. Я уже два часа жду, – сказала я, – у меня боли острые и головокружение сильное.
Это меня тетечка в регистратуре научила.
– Вы физическое лицо? – спросила тетечка.
– В общем, да, – не стала спорить я.
– У нас физические только с болью.
– Ладно, я тоже буду с болью.
С врачом-тезкой мы еще минут десять выясняли, с болью я или без.
– Вы могли бы меня за это время осмотреть.
– Я карту пишу.
– Что, я в обморок должна упасть, чтобы вы меня приняли?
– Нет, не упадете. У вас глаза не обморочные. Идите.
При этом доктор даже не подняла глаз от карты.
Я вышла и долго рыдала в туалете. Потом, рыдая, я пошла к главврачу и порыдала у него в кабинете. Потом главврач вызвал невролога на ковер и даже предложил свой кабинет в мое распоряжение – мол, смотритесь здесь, а я пойду.
– Не надо, ничего мне не надо, – уже истерически рыдала я, – так нельзя с людьми. Мы, мы… не пыль придорожная.
В общем, я хлопнула дверью и гордо ушла. Смысл? Узнала, что глаза бывают обморочные и необморочные.
На собрании говорили, что надо купить из школьных принадлежностей. Муж записывал в блокнотике и половину прочесть не мог. А что мог – звучало странно.
– Ластик, синяя ручка, пенал, краски, гуашь, – зачитывал он мне, – кисточки беличьи номер десять, можно девять, номер три, можно четыре, халатик, не фартук, бумага для рисования – не альбом, фломастеры. Все.
– А дневник? – спросила Маринка.
– Там оценки ставить не будут, – сказал муж.
– А тетради для домашнего задания? – спросила Маринка.
– Им не будут задавать, – прочитал муж в листочке.
– Вы вообще куда ребенка отдаете? – удивилась моя подруга.
– Ладно, – сказала я, – давай купим ему две тетради в клеточку и две в линеечку.
– Слушай, я у женщины, вон видишь, список подсмотрел для первоклассника, – шептал мне муж, – там двадцать тетрадей в клетку и двадцать в линейку. А еще она взяла такую подставку под книги и кассу цифр и букв. Может, нам тоже надо?
– А это что за зубочистки? – спросила Маринка, крутя в руках счетные палочки. – Пюпитр берете?
– Какой пюпитр?
– Ну эту штуковину под книги.
– Не знаю.
– Ладно, тогда возьми нотную тетрадь.
– Зачем?
– Не знаю. Смотри, какая прикольная.
– Ладно.
– Я нашел рюкзак. – Муж показывал мне рюкзак с собачкой. Собачка шла в школу. У нее был такой взгляд, что хотелось немедленно взять эту собачку, посадить в собачий домик и не выпускать в этот ужасный, злой мир.
– Нет, смотри, какой портфель. Ретро, – кричала Маринка из другого конца зала, – к нему еще и пенал есть, тоже в полосочку.
– Так, в школу идет Вася, а не вы, – заорала я.
– Что ты предлагаешь? – спросили они меня.
– У всех будут рюкзаки с самолетами, Джеком Воробьем или с Барби, а у Васи – собачка или портфель университетского профессора?
– Ты хочешь ему Барби купить? – осторожно спросила Маринка.
– Я не хочу, чтобы его дразнили, – крикнула надрывно я.
– Это у нее личное, – тихо сказал муж.
Да, личное. Я помню свой первый портфель – коричневый, с машинкой. Маме очень он нравился, а меня дразнили «такси на Дубровку».
– Я не хочу быть «такси на Дубровку», – рыдала я.
– Машенька, это машина времени, – успокаивала меня мама.
– Нет, я вообще в школу не пойду, – сказала я.
– Да не ходи. Ты все равно умнее всех, – согласилась мама.
Мама и сейчас наплевательски относится к образованию.
– Машенька, а вам обязательно Васю забирать с дачи в августе?
– Да, ему же перед школой надо все вспомнить, – не поняла я.
– А то бы забрали в октябре. Тут так хорошо.
– Хорошо. Но в школу дети идут первого сентября.
– Ладно, я его отведу в школу. Здесь, в соседней деревне есть. Пару раз съездим.
– Мама, что ты говоришь? Школа в деревне! Там учитель вообще есть?
– Не знаю, хочешь, узнаю?
– Не хочу.
– Ну и зря. Был бы ребенок на свежем воздухе, на козьем молоке, и нервная система в порядке…
– Мам, мы не сможем приехать. Надо Васе костюм купить и сменку и еще много чего, – говорила я по телефону.
– Что ему, ходить не в чем? – удивилась мама. – Или у вас ручки дома нет?
– Мама-а-а-а!
– Линейка, – напомнил муж в магазине.
– Бери три, – сказала Маринка и протянула мне деревянные линейки в любимом ею стиле ретро.
– Зачем три? – не поняла я.
– Затем. Ты что, линейками не дралась? А деревянные лучше, – объяснила Маринка и шмякнула меня по голове линейкой.
– Лучше б я одна пошла, – заорала я и долбанула ее в ответ портфелем.
– А это что? Набор окулиста? – спросила Маринка, рассматривая такие круглые белые таблички с разными буквами.
– Не знаю. Но все берут, – сказала я.
– Вася что, буквы не знает?
– Знает.
– Тогда на фиг.
– Куплю, если что.
Пошли искать костюм или что-то вроде того.
– Давай ему купим белую рубашку, джинсы и пиджак вельветовый, – предложила я. – Ой, смотри, какой галстук!
– Ага, – хмыкнула Маринка, – испорть ребенку жизнь.
– А что ему купить? Костюм-тройку?
– Да лучше сразу бархатные штанишки и бабочку. Чтоб не мучился. Его сразу убьют. А за вельветовый пиджак и этот галстук будут бить медленно. Да, не забудь про гладиолусы.
– Какие гладиолусы?
– Цветы такие. Дети с цветами идут на первое сентября, чтоб ты знала.
– Знаю я. У меня астры были.
– А у меня розы, – сказала Маринка.
– А у меня гладиолусы, – сказал муж и задумался.
– Это у него личное, – объяснила Маринке я.
Муж, тогда мальчик Андрюша, пошел первого сентября с гладиолусами. Красными, огромными, как ему казалось. И познакомился с мальчиком Мишей, тоже с гладиолусами. Они начали мериться, у кого больше. На торжественной линейке они подрались на гладиолусах и стали друзьями на всю жизнь. При этом муж все десять лет проходил в «приличных мальчиках», а Миша – в «хулиганах». Просто потому, что тогда, первого сентября, учительнице показалось, что Миша начал первым. А школьное клеймо даже туалетным «Доместосом» не сведешь. Впрочем, в мои школьные годы оба могли претендовать только на звание ботана.
