Прямо как слезы…
Глаз магистра я так и не рассмотрела: не могла сфокусироваться, сморгнуть мрак, заслонявший собой все вокруг.
Где-то пронзительно хохотала девушка-шакал, что пришла попировать на моем трупе. Она только и ждала, когда последний вздох сорвется с губ, чтобы зарыться пастью в остывающее тело.
Впрочем, хохотала она недолго. В ее горле что-то булькнуло, сломалось. С губ сорвался пронзительный визг.
Повернув голову, я только могла рассмотреть, как она рвет тонкими пальцами волосы и царапает лицо. Изуродованное, обожженное почти до кости. Сама Саджа не знает, какие модификации уберегли ее от выстрела, но сейчас Каифа больше походила на восставший из могилы труп.
Она полосовала огрубевшую кожу, будто что-то там, под ней, сводило ее с ума. Каифа визжала и визжала, на одной ноте, захлебывалась словами и проклятиями; а магистр поднялся, достал из-за пояса короткий стилет и двинулся к ней черной полуразмытой тенью.
Каифа покачнулась, как стебель высохшей травы под напором безжалостного ветра. В ее кулаках были зажаты пучки волос, глаза закатились, а с подбородка свисала нитка слюны.
Вот и все, — прошептал Бардо.
— Вот и все, — проговорил магистр, вгоняя стилет под подбородок Каифы.
— Вот и все… — пробормотала я, закрывая глаза.
84. Фэд
Я хотел все забыть. Я надеялся, что этот кошмар сотрется из памяти, как худший из снов, и никогда больше не вернется, не проберется ледяными щупальцами ужаса и отчаяния мне в сердце и не устроит там кровавое пиршество.
Я шептал слова о прощении, но Канарейка их не слышала, и в первое — самое жуткое — мгновение я подумал, что все: я убил ее. Она мне доверилась, а я подвел. Не смог побороть тошнотворный мрак, что скрутил меня по рукам и ногам, превратив в послушную куклу Каифы.
Я убил свою Птицу.
Не спас…
Когда стилет нашел свою цель, я испытал торжество. Горькое, блеклое — оно не могло сравниться с накатившей волной облегчения, когда Герант развеял мои худшие страхи: Канарейка жива.
Может, моя рука дрогнула в последний момент. Может, она все так рассчитала, чтобы не напороться сердцем на сталь. Не плевать ли? Птица дышала, и эту мысль я прокручивал в голове снова и снова как заевшую запись — будто никак не мог поверить, что еще не все кончено.
Я не мог оставаться на корабле, мне нужно было подумать, прежде чем Канарейка придет в себя, прежде чем я смогу с ней заговорить; и взяв Ши, мы вернулись в бордель, чтобы проверить, уцелел ли хоть кто-то еще из девушек Госпожи.
Ши шагала за мной в зыбкой тишине, и от ее молчания мне становилось только хуже.
Канарейка меня возненавидит. Почему-то в этом у меня сомнений не возникало.
И поделом!
Из меня дрянной начальник и дрянной мужчина. Единственную женщину, кто искренне, тепло меня полюбил, я не смог уберечь от собственного прошлого.
Я не заслуживаю ее.
— Перестань себя накручивать, — вдруг сказала Ши.
— Ты, вроде как, мысли не читаешь, — ответил я холодно. — Или научилась уже?
— Мне не нужно читать мысли, чтобы понимать — ты думаешь о всякой ерунде. — Девушка поравнялась со мной, клинок агрессивно поблескивал в ее руке, а волосы потемнели от пота. — Ты к себе несправедлив. Север, мой хозяин… был таким же. Всегда взваливал на плечи все проблемы мироздания и страшно сокрушался, когда что-то шло не по плану.
В этот момент я почувствовал, как кислая волна тошноты подкатывает к горлу, плотно смешиваясь с кипучей яростью.
— Не по плану?! Я почти ее убил! Еще бы один дюйм… Я сглупил. Смалодушничал. Я выстрелил в Каифу и не удосужился проверить, умерла ли она. Я этого не сделал, за что теперь расплачивается невинный человек.
— Она была модифицирована, ты что, не видел? — отчеканила Ши. — В твоей меткости я не сомневаюсь, но откуда ты знаешь, что она засунула в собственное тело и как это работает? Ничего ты не знаешь. Так какой смысл посыпать голову пеплом? — Ши смотрела на меня не мигая, и в ее серых глазах не было осуждения. — Вынеси урок! Это все, что ты можешь сделать, — она мягко сжала мою ладонь свободной рукой. — Флоренс примет тебя любым, разве ты не понимаешь? Все, что держало ее на ногах, пока вы нас искали, — это вера, что уж ты-то точно придешь, чтобы спасти нас. И я уверена, что она не будет тебя винить.
— Я буду.
— Ну и дурак, — Ши пожала плечами. — Вы были не в себе. Одурманены, сломлены. Флоренс понимала, что идет на большой риск! Объективно, ты сильнее ее. Ты мощнее, быстрее, опытнее — это не скрыть дурманом и не притупить внушением. Она еще совсем девчонка в плане боевого опыта. Что она там успела увидеть в учебке своей? И у вас точно не было серьезных боевых миссий в эти полгода, что она с тобой. И Флоренс никогда не выходила в открытый бой один на один, да еще и с таким соперником — но она приняла решение и спасла тебе жизнь. Так что прояви уважение и скажи «спасибо», а не занимайся этим долбаным самобичеванием. Закроешься сейчас, отстранишься — и только хуже сделаешь.
— Не думала стать мозгоправом? — я невольно хохотнул, но Ши не улыбнулась в ответ.
— Даже самая гибкая ветвь может сломаться, если приложить усилие. Не дай Флоренс сломаться под гнетом твоего глупого и беспочвенного чувства вины.
— Я бы с радостью освободил ее, если бы мог, — процедил я сквозь стиснутые зубы.
— Я знаю. Только вот ей эта свобода не нужна.
«Этот мир без вас мне не нужен».
Зажмурившись, я попытался сосредоточиться на задании, только выходило совсем паршиво.
Мы нашли Госпожу там же, где нас схватила Каифа. Женщина немного пришла в себя и даже смогла говорить. Из ее объяснений выходило, что Каифа просто включила запись их разговора и криков других девушек, чтобы создать видимость: в этой комнате есть люди. Через стены отличить настоящие голоса от записанных — практически невозможно, — вот мы с Герантом и попались, как дети.
Освободив женщину, мы спустились в оружейную, где укрылись оставшиеся выжившие. Не так уж и много их было, но Госпожа и не думала закатывать истерику или обвинять нас.
— Люди умирают каждый день. От болезни или от пули — тут уж как повезет. Я рада, что никто из вас серьезно не пострадал. И что не всех девчонок перебили.
Наемников, попавших под действие Каифы, находили в коридорах. Кто-то из них просто пустил себе пулю в лоб, кто-то окончательно свихнулся и бродил от стены к стене, тыкаясь лбом в резные панели. Дурман уничтожил в них все человеческое, а предсмертная агония Каифы выжгла последние искорки здравого смысла.
— Пойдут на корм моим девочкам, — сказала Госпожа, а я и не подумал спорить.
Распрощались мы у лифта. Госпожа, в окружении своих девушек, опиралась на руку оружейника. Выглядел он помятым: из рассеченного виска вниз стекала струйка крови, а левая рука болталась вдоль тела безвольной плетью.
