Она отделилась от влажной скользкой стенки и подплыла к кораблю. Так медленно, что я мог рассмотреть каждый изгиб блестящих черных щупалец, каплевидное тело и совершенно круглую голову, лишенную глаз. Впрочем, зачем здесь глаза, в кромешной темноте? А вот полная острых зубов пасть, похожая на бездонную дыру, — очень даже подходила этому месту.
— Множественные цели! — гаркнула Ши.
— Защитнички подоспели, — сказал Герант.
Бардо невольно рассмеялся и ускорился, но местные твари не отставали. Одна попробовала на прочность защитное поле корабля и с резким, пронзительным визгом отлетела в сторону, врезалась в стену и буквально провалилась сквозь нее, чтобы тотчас возникнуть чуть выше, над кораблем.
Или это уже была другая?
Перед глазами все смешалось и спуталось; отличить, где теперь верх, а где низ, было совершенно невозможно. Корабль будто повис в бушующем черном море и двигался так медленно, что я почти этого не замечал.
По защите скребли острые когти, венчающие каждое щупальце в отдельности.
— Приготовьтесь к отстрелу, — скомандовал капитан.
— Как долго продержится броня? — Флоренс сильно волновалась, даже боялась. Мне было достаточно едва уловимой дрожи в ее голосе, чтобы это понять.
Корабль помедлил с ответом.
— Они пока не атакуют — только «пробуют». Но когда поймут, что мы для их хозяина опасны, можно будет лишь гадать, на что способны эти малышки.
— Давай без резких движений, — проворчал Герант. — Пусть думают, что мы самые безобидные существа в галактике.
Вот только твари не собирались ждать. И когда очередное «нечто» впилось когтями в щиты, остальные замерли, как по команде, — будто наблюдали за происходящим, затаив дыхание.
Когда же когти не смогли пройти сквозь защиту, то тварь открыла зубастую пасть и издала такой высокий противный визг, что уши заложило.
И собратья тени бросились в атаку.
90. Бардо
Дед всегда говорил: «Нет ничего хуже для корабля, чем невозможность расправить крылья. Все остальное — наносное и преодолимое, а вот зажатость, тесные коридоры и зубодробительные лабиринты — та самая последняя соломинка, что может переломить хребет пилоту и его “птице”».
Бабушка смеялась и толкала его кулаком в бок, советовала не забивать мне голову своими летными «премудростями», но разве он слушал? Семейке Корска только дай поговорить о полетах — не заткнешь потом. Правда, я прекрасно понимал, что бабушка просто поддразнивает его, как делала, наверное, всю свою жизнь. Она сама родилась с жаждой полетов в крови. Это вся ее суть.
Почему-то в голову полезли воспоминания из самого раннего детства. Бабушка держала меня на руках, позволяла даже разгуливать по крылу ее любимой «Стриги», а дед возился в мастерской и возвращался только к ужину, зажав в зубах сигарету от которой невозможно пахло облепихой.
Пожалуй, до встречи с Авророй и рождения детей это были счастливейшие из дней, которые я мог вспомнить.
Дед все рассказывал, что восстановит «Ворона» и еще всем задаст жару на каком-нибудь турнире. Бабушка только хитро улыбалась и гладила его по плечу с каким-то затаенным пониманием, что все это лишь разговоры, а на деле дед давно отошел от гонок.
Вольный полет стал ему куда ближе борьбы на трассе.
И корабль он восстановил. В последнем сообщении от бабушки она хвасталась, как дед побил свой собственный скоростной рекорд, чуть не угробив правое крыло о какое-то очень незаметное дерево.
Теперь дед рассекал на «Вороне» в далекой-далекой звездной системе, где я почти никогда не бывал.
И зря.
Тоска по родным накатила с такой силой, что я боялся вздохнуть. Держался как мог, но «Цикута» все понимала. Считывала каждое движение мысли. Она была моим якорем в бесконечной тьме, за который я яростно цеплялся, и не давала провалиться в пучину апатии. Телепатам нужно куда больше поддержки, чем принято считать. Мы открыты для чужих мыслей и бед в то время, как стараемся прятать собственные.
Телепату сложно и невыносимо страшно впустить чужака в разум и дать там покопаться, но с «Цикутой» я чувствовал себя под защитой. Эта невыносимая самодовольная женщина разгоняла мрак, как маяк, который должен был вернуть меня домой.
Я невыносимо скучал по жене и детям. Даже по той девчушке, вывезенной с хищной планеты. Видел-то ее всего пару раз, а малышка уже сдружилась со всей родней, будто всегда жила с нами на Заграйте.
Я мысленно дал себе слово, что когда все закончится — если выживу — то увезу семью на Крокс. Тихий фермерский мир, который за столько десятилетий так и не задохнулся под стальной пяткой прогресса. Там у деда дом в лесах — красотища.
Сто лет их уже не видел, нельзя так.
— Все так и будет, — прошептала мне «Цикута» на ухо. — Вместе полетим.
— Я думал, люди для тебя — плохая компания.
— Да я просто издеваюсь над вами! — хохотнул корабль. — Ты не представляешь, как это: сидеть взаперти, чувствовать вокруг каждый проводок, кусочек стали и силовое поле, но не иметь возможности управлять этим самостоятельно. Без вас, двуногих. Это одновременно унизительно и страшно, понимаешь? — «Цикута» понизила голос до шепота. — Ты только не возвращай меня Госпоже. Я правда не хочу обратно в бордель.
— Мы с этим что-нибудь придумаем. Я тебе обещаю.
Нырнув вниз, я пронесся над «полом» странного тоннеля, но черные твари не хотели отставать. Я слышал щелчки и потрескивания, когда пушки выплевывали раскаленные белые заряды, но существ было слишком много — они буквально превратились в одну густую волну черноты, сдавливающую корабль со всех сторон. Удары когтей о защитное поле отдавались в позвоночнике уколами ледяных игл.
Я чувствовал боль «Цикуты» как свою собственную — тысячи и тысячи уколов разной силы, которые могли слегка щекотать или пронзать, точно раскаленное лезвие ножа, — но ничего не мог сделать — только лететь вперед и надеяться, что удастся прорваться.
Резкий подъем чуть не выбил весь воздух из моих легких, ремни впились в грудь с такой силой, что я услышал, как трещат ребра; а горький раскаленный воздух, несмотря на то, что система охлаждения работала на полную катушку, ворвался в горло и высушил его не хуже ветра в пустыне.
— Щиты скоро не выдержат нагрузки, — предупредила «Цикута».
— Что у нас на биосканере?
— Через тысячу ярдов поверни направо и резко уходи вниз. Если, конечно, мы продержимся эту тысячу ярдов.
— Не говори под руку! — рыкнул я в ответ и крутанулся в воздухе, пытаясь отбиться от надоедливых черных «мошек», но те упорно липли к щитам, как пиявки.
— Я всегда много говорю, когда нервничаю, — хмыкнула «Цикута». Правда, в ее голосе не было привычной веселости — только серьезная холодность, которая тщательно прятала под собой какой-то глубинный, настоящий страх.