Буря сглатывает. Я вижу, как дергается его щека, как темным маревом наливаются глаза. Вылитый отец — и совсем не такой, как он. Знакомая обертка — и совсем незнакомое нутро.
В груди камнем нарастает беспокойство и паника. Чувство, что я предаю часть собственного прошлого, подвожу Севера. Он так мне верил, а я не смогла выполнить его приказ!
Двоедушник не дает мне вмешаться. Обнимает, хотя я и пытаюсь идти сама, прижимает к теплому боку, впивается пальцами в ребра. С трудом делаю вдох и поднимаю глаза, но вижу только его профиль и каштановый тугой завиток, упавший на щеку.
— Бардо, мне нужно перед кулганцами отчитаться.
— Отвези ее в гостиницу при Гильдии, тебя там все знают, — тихо говорит капитан, не сбавляя шага, — устрой, оплати номер, — голос Бардо становится еще тише, превращаясь в заговорщицкий шепот. — И сам задержись, кстати, работу пока не бери. Я слышал, что Гильдия хочет нанять тебя.
Герант только тихонько шипит и ругается на незнакомом языке.
— Радость какая, сейчас штаны обмочу.
— Не паясничай! Зато под боком будет бесплатный транспорт и твой любимый я.
Не могу сдержать слабой улыбки. Я почти завидую этой парочке. Сколько лет они вместе? Пять? Десять? Всю жизнь? Хорошо, когда люди есть друг у друга.
А что теперь делать мне?
Герант сказал, что они не дадут мне сгинуть.
Могу ли я им доверять?
***
Голова так сильно кружится, что мне приходится чуть ли не виснуть на Геранте, отчего щеки горят от стыда.
После того как Бардо и Вира оставляют нас в обществе друг друга, двоедушник как-то совсем закрывается и не произносит ни слова.
Он все еще предельно чуткий и обходительный, старается не давить, поддерживает, когда ноги отказываются слушаться, но я чувствую тонкий налет отчужденности, который с каждой минутой только утолщается.
Почему мне кажется, что я должна что-то с этим сделать? Что двоедушник ждет какого-то сигнала, намека, малейшего жеста, чтобы стряхнуть оцепенение, стать прежним.
Странный он человек, совсем не похожий на всех, кого я знала.
Опускаю голову вниз, смотрю, как под ногами стелется желтоватый камень, испещренный зелеными прожилками.
За пределами космопорта город живет, как и любой другой город: белоснежный хищник в подпалинах промышленных районов, цветастых пятнах садов и разноцветных полосах стеклопластовых дорог.
В такую погоду он мирно дремлет, иногда урча движками редких аэрокаров. Стеклянные здания-гиганты внушают мне беспокойство и какой-то противоестественный страх — так крохотная мушка может бояться здоровенной птицы. Именно этим я себя и чувствую сейчас — насекомым, выброшенным в большой и незнакомый мир.
Без малейшей опоры.
Север мертв, а я больше не капитан. Потребовать от Бури пересмотреть свое решение — самоубийство. Как Глава Дома он имеет право меня устранить и защищать свою собственность от любых посягательств.
Закон на его стороне. Я же теперь — никто.
Внутри щелкает, болью растекается по спине острый спазм обиды — горькой и несправедливой. Тихо всхлипываю и украдкой смахиваю непрошенные слезы.
Я оплáчу себя и свой дом позже. Когда будет время и возможность.
Саджа ничего не дает просто так, разве нет? И если это справедливое испытание, то стоит принять его с честью.
Сменить работу, начать все с чистого листа. Буря может избавиться и от других слуг — выставить их за порог или убить. Нужно убедиться, что они целы и в безопасности, помочь им устроиться, поговорить с Бардо. Или с магистром Гильдии. Да с кем угодно! Север никогда бы не дал своим людям пропасть!
Я — Первый клинок Дома Знаний. И никто не отнимет у меня моего умения стрелять и орудовать мечом. Эти навыки навсегда со мной — вплелись в кости, въелись в кожу, вросли в мускулы.
Теплая ладонь сжимает мои пальцы, а я вскидываю голову и удивленно смотрю на двоедушника.
— Ши, ты в порядке? — Герант выглядит взволнованным, и у меня щемит сердце от этого пронзительного взгляда. Тяжело сглатываю и давлю из себя неуверенную улыбку.
Не смотри на меня так.
Не смотри так, будто это для тебя важно. Я же поверю, понимаешь? Я уже вот настолько близка, чтобы поверить.
— Как твой ворон? — отвечаю вопросом на вопрос, хочу отнять руку, но Герант не дает — сжимает сильнее, не позволяет отстраниться, а горячая ладонь жжется сквозь ткань рубашки.
Тело сейчас вспыхнет, растворится, осядет ему под ноги теплым пеплом. Меня пробирает до самых костей от легкого поглаживания, а двоедушник только надавливает сильнее, из-за чего невесомая ласка становится почти невыносимой.
— Каркает тихонько, — Герант слабо улыбается, — скоро будет как новенький.
Пальцы отлипают от моих ребер и перебираются на спину, обводят шрамы, безошибочно отыскав их под одеждой, скользят на лопатки и выше — зарываются в волосы и мягко сдавливают затылок.
У меня вместо коленей — растаявшее желе, но я держусь из последних сил, чтобы не опозориться и не рухнуть мордой в камень.
— Что будет дальше, Герант?
Я пробую его имя на вкус, как незнакомую специю. Мне нравится, как оно звучит: уверенно и сильно.
— А чего ты сама хочешь?
На станции монорельса много людей, и я беспардонно таращусь по сторонам.
Дышу глубоко и жадно, пытаюсь сбросить наваждение, но чужие прикосновения не дают мне ни секунды передышки. Герант предельно сдержан — платформа, забитая пассажирами, не то место, где можно распускать руки по полной программе.
Не сильно ты сопротивляешься, Ши. В прошлый раз за такие вольности ты врезала ему ногой в живот. Что-то поменялось? Мировоззрение дало трещину? Захотелось чего-то нового?
Нет. Все не так…
Не так, как же! Признайся, ты в этом нуждаешься. Невозможно быть каменной вечно.
Хотеть ласки — это естественно.
Он не может желать чудовище!
Самовнушение — самая страшная вещь на свете. Кого ты пытаешься убедить? Его?
Или себя, что не достойна банального тепла?
Я не достойна…
Это не тебе решать. Забавно, правда?
— Чего ты хочешь, Ши?
Вопрос звучит над самым ухом, но я не поворачиваюсь, просто впитываю ощущения. Теплое дыхание щекочет шею, скользит по коже нагретым бархатом.
— Найти себе место, — отвечаю тихо.
Неплохой план для начала. Просто найти себе место.
21. Ворон
Я устраиваю ее в гостиницу — выбираю номер так тщательно, будто от этого зависит моя жизнь, говорю с хозяином и, пока Ши не видит, подзываю знакомую девчонку — бойкую и смешливую, постоянно сдувающую со лба белокурый локон Эльзу — и отдаю ей небольшой мешочек со сциловыми пластинками.
