Вот и сейчас, войдя в помещение, она поежилась. Пасмурное утро подчеркивало мрачность темного дерева, безрадостные краски корешков книг и холодность каменных стен.
Обняв себя за плечи, царевна в нерешительности застыла у двери. Если бы здесь находилась хоть одна живая душа, Луна превозмогла бы себя и подошла к стеллажу, где еще на прошлой неделе приглядела книгу по целительству, но тишина пугала, и не было никаких сил сделать шаг вперед.
Уже нащупав ручку двери, Луна готова была отступить, когда что-то черное стукнулось о стекло.
— Ворона! Это простая ворона! — поспешила успокоить сердце царевна, поняв, что за окном, силясь подняться, кувыркается растрепанная птица. Она с таким неистовством била крылами по стеклу, что цветная мозаика мелко сотрясалась, грозясь рассыпаться на кусочки. Дребезжание стекла вместе с отчаянным карканьем породили и другие звуки — отозвался звоном подсвечник, что шатнулся на и без того неустойчивом столе, потом дзынькнула чаша, в которой горели угли, хоть как-то согревающие помещение, взвился вверх сноп искр, и с громким хлопком с самой верхней полки шмякнулась на пол темная то ли от времени, то ли от случившегося некогда пожара, книга.
— То провидение! — догадалась царевна и бочком-бочком, не спуская глаз с нахохлившейся вороны, переставшей суматошно дергаться, двинулась в сторону фолианта, в текстах которого предвкушала обнаружить тайну. Не зря же он вывалился чуть ли не под ноги!
Глава 15
Луна присела на корточки и с трепетом развязала тесемки, скрепляющие кожаный переплет. Поскольку полустершееся название прочесть не удавалось, первая страница должна была явить нечто такое, что навсегда изменило бы судьбу царевны, а то и всего мира — настолько все казалось загадочным и подходящим для свершения чуда.
Да, книга явила тайну. Только не ту, к которой готовилась Луна.
«Тайные рецепты хмельных напитков кляужских монахов».
Судя по потрепанному виду, книга явно пользовалась популярностью.
— Кар! — прокричала ворона и стукнула по стеклу огромным клювом.
— Фу ты, негодяйка! Напугала! — сердце опять бухало где-то в горле. Словно решив прибавить ужаса и окончательно добить царевну, с полки сорвалась еще одна книга. Ее переплет был получше, а потому даже открывать не пришлось.
«Двери и засовы. Пособие для нерадивого ученика столяра».
Луна на всякий случай отступила назад и подняла голову. Надо же было найти причину, с чего вдруг книги начали сыпаться одна за другой.
«Может, полка накренилась, и пора бежать за нерадивым учеником столяра?»
Царевна сделала весьма своевременный шаг, потому как в полете оказался еще один весьма увесистый том.
«В подземелье у колдуна. Зелья и яды», — прочла воспитанница, боясь даже приблизиться к жуткой книге.
— Ох, что же ты все раскидала?
Луна вскрикнула от страха, никак не ожидая чьего-то присутствия. Она резко развернулась, готовая кинуться прочь из комнаты.
Вошедшая в библиотеку монахиня была молода и хороша собой. Черные одежды не испортили ни сияющего блеска светлых глаз, ни милой улыбки, которой та одарила схватившуюся за сердце воспитанницу.
— Это не я… Они сами повыпрыгивали… — пролепетала царевна, понимая до чего нелепо звучат ее оправдания. — Ну правда…
— Я верю, верю! — успокоила ее женщина, спокойно собирая книги. Луна едва успела подхватить последнюю: ей сделалось неловко, что она стоит истуканом. Монахиня даже не попыталась отыскать место на полках, и тем более лезть наверх, откуда «сбежали» тайные труды умельцев варить хмель и яды, а просто сложила их на ближайшем столе, где уже лежали оставленные кем-то книги. — Ветер уберет, — пояснила она и опять улыбнулась, а потом лукаво добавила: — Ну, здравствуй, Луна! Наверное, заждалась свою наставницу? Вот я и пришла!
— Сестра Светица? — царевна не могла поверить своим глазам. К ней для объятий тянула руки та, что совсем недавно готовилась к смерти. — Я ждала чуда, — Луна качнула головой в сторону книг, — но никак не ожидала, что оно явится подобным образом! А вы совсем не старая!
Что есть старость для тринадцатилетних детей? Сорок — уже закат жизни. А тут словно старшая сестра!
— Что? Нравлюсь? — ямочки на гладких щеках и никакой бледности, лишь тонкие запястья да сбивчивое дыхание указывали на то, что выздоравливающая еще не вошла в полную силу.
— Да.
— Спасибо тебе, родная!
Луну расцеловали и крепко обняли. Свет и радость наполнили ее душу, но вспомнилось вдруг, как выла и билась умирающая, обхваченная руками неумелой целительницы.
— Простите, я сделала вам больно.
— Только мертвые не чувствуют боли. Боль — это тоже жизнь. Вот с нее и начнем наше первое занятие.
* * *
Царевна не сразу заметила, что у двери ее спаленки кто-то стоит, а потому застыла, когда человек зашевелился и отлип от стены.
Ветер! Как было не узнать его легкие волосы, что колышутся при каждом движении, высоту роста — мало кто в монастыре был выше его, и бледное лицо с тревожно блестящими глазами?
Ей бы порадоваться за подругу, которая спит и не знает, что нравящийся ей воспитанник отирается у порога, но отчего-то по щеке поползла слеза обиды.
«И не нужен он мне! Не нужен! Я же люблю другого! Генриха!» — а рука предательски полезла в карман, в котором хранился носовой платок.
Ветер неожиданно шагнул навстречу, как будто поджидал именно ее, Луну, и с сочувствием спросил:
— Устала?
Тут просто невозможно было удержать слезы. Простой вопрос разом открыл все запруды, и усталость, смешанная с ужасами дня и осознанием, что для красивого мужчины она всего лишь глупая девочка, дали повод бестолково разреветься.
Как же хорошо прижиматься к его груди! Пусть рука гладит по голове, будто Луна вовсе не целительница, только что вытащившая с того света шестерых сильных воинов, а несмышленый ребенок, ей нужно было выплакаться, иначе слезы камнем легли бы на сердце.
Она была благодарна Ветру, что он молчал. Луна бы не вынесла, если бы из его уст посыпались слова утешения или насмешки. Ее и без того за минуту слабости сжигал стыд.
Старший воспитанник отвел зареванную девушку в купальню, где умыл холодной водой и, присев на корточки, промокнул появившимся невесть откуда носовым платком раскрасневшееся лицо.
— У меня есть, — попыталась было увернуться царевна, вытащив из кармана второй, но Ветер лишь кивнул.
— Оставь, тебе еще пригодится.
Потом, гораздо позже, когда Луна уже справилась с неровностью дыхания, порывающегося издать некрасивый всхлип, Ветер спросил:
— Тяжело было сладиться с даром?
— Да, — вздохнула, пряча глаза. — Я все делала неправильно. Нельзя было прижиматься к больным, нельзя было обнимать и стараться рывком вытащить болезнь. Это лишь причиняло страдания и мне, и им. Надо было накручивать черноту вот так… — она повела руками, будто наматывала на ладони нити. — Тянуть по чуть-чуть, легко и осторожно, а потом смывать с рук в нашептанной воде. А я рывком чуть ли не все жилы вынимала… Даже тогда, когда люди просто дотрагивались до меня.
